Александр Брыксенков - Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя

Раньше-то, при Романовых, солдат о еде не думал. Он ежедневно получал, кроме всего прочего, около двух фунтов мяса. При таком харче он спокойно достигал и Берлина, и Парижа, и Рима, не говоря уже о Бухаре и Баязете. В наши дни опыт демократической России дополнительно подтвердил зависимость боевого духа солдата от качества и количества потребляемой им пищи. Оказалось, что если солдата плоха кормить, так он и до собственных границ (например, до чечено-грузинской границы) дойти не сможет.

Больше всех в разведроте голод мучил Диму Крюкова. И все из-за его непомерной брезгливости. Проявилось это его качество тогда, когда дивизию стали обильно кормить парной гусятиной. Гусиное мясо было везде. И в каше, и в картошке, и в щах, и в гороховом супе. Не клали его лишь в компот.

Известно, что армию свежатинкой не балуют. Периодически в государственные и армейские стратегические хранилища закладываются очередные порции продовольствия. Понятно, что ранее заложенные на хранение продукты, срок реализации которых истек, не уничтожаются. Они направляются в войска. Солдаты привыкли к продуктам такого рода, а также и к прочим простецким бакалейным товарам, типа перловки. А тут вдруг, на тебе, парные гуси!

На первых порах и Диму, и его сослуживцев появление в меню блюд с гусиным мясом (вместо обыденных консервов и концентратов) очень вдохновило. Но продолжалось это чувство не долго. Ну, сами подумайте: неделю – гусятина, вторую – гусятина. Так и на хамсу потянет.

На третью неделю гусиной вакханалии народ уже не мог терпеть даже запаха, который шел от кухни, когда на её дворе повара опаливали тушки птиц. Когда же стало известно, что такое деликатесное изобилие излилось на солдат по причине массового падежа гусей на ближайшей птицефабрике, аппетит бойцов стал совсем никакой. Дима же вообще перестал принимать и первое и второе. Он перешел на хлеб с горчицей и на чай. Но не все пренебрегали падалью. Старослужащий Фаддеев, который в столовой сидел за одним столом с Димой, был прост и небрезглив. Он с удовольствием съедал и свою обеденную порцию и нетронутую Димину.

Когда, наконец, павшие гуси были съедены и народ перевели на прежнюю, привычную пищу, Дима снова стал питаться как все. Этот факт с сожалением воспринял боец Фаддеев, так как ему очень понравилось в период Диминого воздержания трескать по двойной обеденной порции. Чтобы и впредь, хотя бы иногда, иметь такую приятность, он решил сыграть на повышенной брезгливости своего соседа. За обеденным столом Фаддеев стал рассказывать какие-то уж совсем гнусные истории из жизни и быта своей псковской деревни. Иногда он добивался своей цели: Дима не выдерживал и выскакивал из-за стола.

Вот и в этот обед. Едва взглянув на блюдо мелко нашинкованной свеклы, политой густым желтоватым соусом, Фаддеев для начала бросил:

– Во! Буряк-то желтыми соплями помазали, да еще и взбитыми.

Он взглянул на Диму и предположил:

– Вкусно, наверное. Они вонюченькие и соленые. Возможно, что и от покойника…

Голодный Дима медленно шел по направлению к солдатскому буфету. Он шел к тете Маше, благодетельнице всего полка. Она кормила солдатиков не только за наличные, но и в долг. Самыми ходовыми яствами у неё были горячие пончики с повидлом и плитки долгоиграющих ирисок. Вот именно эти яства, конечно в долг, и заказал Дима. Тетя Маша достала тетрадку, заведенную на разведроту, нашла Димину фамилию. Под фамилией шел длинный перечень уже потребленного разведчиком продукта. Тетя Маша поставила число, наименование выданного провианта и сумму. После чего сказала:

– Что-то ты, сынок, много поднабрал уже.

– Ничего, тетя Маша. Я скоро деньги получу и расплачусь.

– Поди, мать пришлет?

– Ага.

– А кем она работает-то?

– Экономистом.

– Ну, значит не богачка.

– Да, уж куда там.

Дима нацедил из бака, стоявшего на прилавке, кружку бесплатного чая, прошел в угол и уселся за стол. Он уминал поразительно вкусные пончики и все думал и думал, как бы ему угомонить обнаглевшего Фаддея. Ведь если так будет продолжаться и впредь, то на регулярную поупку пончиков ему никаких мамкиных денежных переводов не хватит.

Салют, тётя Маша!

Морду Фадею не начистишь: старослужащий. И не только поэтому. Фаддеев был раза в полтора крупнее Димы. Такого не уделаешь. Долго думал расстроенный первогодок и, наконец, кое-что придумал.

В очередное воскресенье Дима после завтрака не пошел на стадион, где должны были встретиться футбольные команды танкистов и артиллеристов. Он отправился в лес, на болото. После двухчасовых поисков молодой разведчик выследил и поймал крупного ужа. Посаженное за пазуху безобидное пресмыкающееся по первости нервничало, а потом пригрелось и затихло.

Перед обедом Дима зашел в бытовку, где Фаддеев, готовясь в увольнение, гладил брюки. В помещении было сумрачно. На это и рассчитывал змеелов. Он подошел к своему притеснителю вплотную.

– Тебе чего? – распрямился Фадеев и оцепенел. Прямо перед его лицом покачивалась и шипела змеиная голова. Все в роте знали, что Фадей панически боится змей. Учитывая это, Дима медленно произнес:

– Если ты, гнус, еще раз скажешь гадость за столом, я тебе ночью под одеяло гадюку запущу. Понял? …Понял, спрашиваю!?

– Пошел ты… – вякнул, отступая к стенке, обескураженный Фаддеев.

В те времена солдаты служили Родине по три года, а матросы и того более – по четыре. Хорошо служили, честно. Но если бы солдат все эти три года бегал, прыгал, преодолевал, уродовался, то до дембеля, скорее всего, не дотянул бы, истощился. Но такого не допускали прагматики офицеры.

Уже в начале третьего года службы опытные солдаты сами особенно не бегали. Они обучали и тренировали молодых. «Старики» не убирали снег, не разгружали вагоны, не копали картошку, не лопатили уголь. На все эти работы они назначались в качестве старших и очень грамотно и эффективно руководили молодыми солдатами. Тогда в армии еще не царствовал поганый дух дедовщины. Отчего он взялся? Говорят оттого, что в арию стали призывать бывших зеков.

Тогда армия действительно была школой жизни. К концу службы из пришедших в армию зеленых недотёп получались уверенные в себе мужчины.

Когда повзрослевший, жилистый Дима, отслужив положенное, вернулся к гражданской жизни, он своей самостоятельностью, мужской солидностью разительно отличался от своих инфантильных сверстников.

После демобилизации Дима был уверен, что теперь ничто не помешает ему получить лесную профессию. Но как обычно бывает в жизни – мужские прожекты скорректировала женщина. Хотя армия и была хорошей школой, но приемам нейтрализации женских каверз она своих питомцев не учила.