Иван Шульпин - Прощание с Багусями. Памяти писателя

ли испуганными глазами. На парне была кожаная фуражка, серый пиджак с покоробленными лацканами, под ним красная нейлоновая рубашка, не застёгнутый ворот которой удерживал галстук-удавка с медной бляшкой. Черные штаны были приспущены, ноги обуты в пропыленные хромовые сапоги гармошкой. На левом плече парня висел на лямках вещмешок, справа стоял у ног странно изогнутый чемодан.

– До ста не до ста, – медленно приходя в себя, ответил Сосок, – но и хворать не приведи бог, добрый человек. А ты кто же будешь такой?.. Садись, посиди.

– Цыган, дидуся. Цыган, тайлаз бимать! – присаживаясь, ответил странник, и старик уловил в его признании досаду, показалось, будто человек недоволен тем, что он цыган.

– Так-так… А я сперва подумал, ты армян. Строитель. Они к нам каждой весной приезжают кошары строить. Чуть завесняет – тут и были. Наш Ванюшка Тугушев их грачами зовет. Грачи, говорит, прилетели! А они, и правда, сидят у Кузьмича на бревнах, носы здоровые повесили – сущие грачи! Да… А то еще возьмет подснежниками назовет…

Сосок глянул на цыгана, чтобы узнать, как пришлись ему чудачества Ивана Тугушева, и заметил, что пришлый не столько слушает его рассказ, сколько соображает о чем-то своем. Старик забеспокоился. Кто его знает, что на уме у этого цыгана. Может, он посыльный, а табор где-нибудь неподалеку расположился. Этот поразнюхает, поразведает – и пошло воровство, Цыган, он ни руку нечистый…

– Цыган, говоришь? – переспросил Сосок.

– Цыган, дидуся. Обыкновенный цыган…

– А по имени, по фамилии как тебя звать?

– Иван Полуян, дидуся. Так и в паспорте написано – Иван Полуян, тайлаз бимать!

Говоря последние непонятные слова, пытан энергично вскинул руку с растопыренными пальцами прямо к дедову лицу. Тот даже отпрянул.

– Вот видишь ты! И звать совсем по-нашенски, – удивился дед. – А что это ты все тайлаз бимать да тайлаз бимать говоришь? Непонятно…

Цыган довольно усмехнулся. Озабоченности, которая насторожила Соска, на лице Полуяна поубавилось.

– Это по-нашему, по-цыгански, поговорка такая. Никак не отвыкну…

Иван Полуян привалился спиной к стене, достал из кармана сигареты и угостил деда. Сам стал внимательно, будто примериваясь к ней, разглядывать улицу. Сосок исподтишка поспевал за его взглядом.

Улица тонула в майской зелени, почти из каждого палисадника выпирала через заборы белая черемуха, тесно ей было там, но заборы стояли крепко, и только запах черемухи пробивался сквозь них и майскую жару и разгуливал по улице.

– А что у тебя за чемодан такой чудной? – немного погодя полюбопытствовал Сосок. – Инструмент, что ли, какой? Цыган проворно, будто и ждал того, поднял чемодан на колени и раскрыл. На солнце засверкал перламутровой отделкой и блестящими металлическими уголками мехов аккордеон.

– Музыка, дидуся! Цыган без музыки – как без крыльев птица, тайлаз бимать!

Соска роскошный вид аккордеона очаровал, но он пересилил себя и сдался не сразу:

– А по мне: цыган – так должен бытье гитарой.

– Это кто как может, дидуся! – азартно улыбнулся Полуян, а сам уже накинул ремни на плечи и тронул пальцами клавиши.

запел цыган высоким голосом, а сам тем временем подталкивал аккордеон коленями и смешно крутил головой.

Допев песню до конца, он, не прерываясь, перевел на другую и затянул уже томно, со слезами в голосе:

Куры, вспугнутые музыкой, разбежались, петух отступал последний, грозно растопырив крылья, орал. Сосок поднял с земли палку и запустил в него, чтобы не мешал, а сам благоговейно затих, заслушался…

– Ну как, дидуся? – кончив петь, спросил цыган.

Но старик все еще сидел, не шевелясь. Потом согласился:

– Да, цыган без музыки не цыган… И плясать можешь?

– Могу! Хоть «цыганочку», хоть «русскую» – любую. Вот мог бы ты, дидуся, мне подыграть – я бы сбацал!

– Ух! – подхватил Сосок и, не поднимаясь с лавки, засучил ногами. – Огневой ты парень, должно!

– Как есть, тайлаз бимать!

– А что же ты, как блудная овца, один ходишь, хочу я знать? По мне: цыган – так должен быть в таборе…

Полуян осекся, потух, потом решительно заявил:

– Ушел я из табора! Насовсем ушел. Не могу больше!

– Что так? – опять насторожился дед. – Разругался, что ли?

– Жить хочу по-другому. По-людски! Совсем ушел…

– Ты, парень, не зарекайся. Горяч больно. Я вот слыхал, вашего брата цыгана в городе норовили усадить. Домов задаром понастроили – живи не тужи! Так вы, бесшабашные головы, что наделали: полы повыломали, на кострах спалили, а потом и дома забросили – пошли опять странствовать! А местность ту городскую и поныне, слышь, Воруй-городом зовут. Смех… Нет, парень, не для вас наш уклад. У нас работать надо, спину гнуть. А вы к этому не приучены… Вот и ты: помычешься, помычешься и опять – айда к своим! Гляди хоть полы-то не пали, совсем срамное дело. Да…

– Вот, тайлаз бимать! – обиделся цыган. – Не понял ты меня, дидуся… Я никакой работы не боюсь! Гляди на руки, – Полуян показал Соску жесткие ладони.

– Так-так… – Сосок задумался. – И куда же ты теперь путь держишь?

– К вам пришел. Колхоз у вас большой, работа найдется. И девка найдется. Есть у вас девки, дидуся?

– Ох, и горяч ты, должно! Ох, и горяч…

Цыган стал укладывать аккордеон, всем видом выказывая намерение продолжать путь. Застегнув замки ящика, он встал, подтянул штаны, отряхнулся, поправил воротник рубашки – и вроде бы сразу постройнел.

– А теперь скажи, дидуся, где ваш бригадир живет и к кому бы мне на квартиру устроиться? К старушке какой-нибудь.

– Бригадир наш вон живет. Видишь бревна? Его Кузьмичом зовут. Только ты напрасно горячишься, он теперь на маевке, и весь народ на маевке. А на постой у меня можно стать, места хватит. Опять же брать с тебя ничего не буду, как ты цыган…

– Нет, дидуся, ты уж меня к старухе какой-нибудь направь. Она где поштопать, где постряпать, и я ей в помощь. А два мужика… Что два мужика, тайлаз бимать!

– Ну, гляди, дело твое, насильно мил не будешь… – обиделся старик. – Пойдем, присоветую тебя Булаихе. У ней дочь в городе, чулан свободный.

Цыган подхватил вещи и пошел за стариком в дальний конец улицы Кувшиновки. Старуха Булаиха сначала и слушать не хотела. Цыгана? На беду? Чтобы потом всем миром корили? Нет!

– Цыган, он как полк – где живет, там не берет, – заверял старуху Сосок. – А потом – разуй глаза! – человека сразу видно, самостоятельный. Работать пришел, жить по-людски. Ты руки ей, руки покажи, – подталкивал он Полуяна.