Андрей Брыксенков - Железная гиена. Прощай «Ворон»

Лейтенант Барсуков, командир машинно-котельной группы, решил пошутить, повеселить товарищей. Когда Клюев в очередной раз сошел на берег, Барсуков пробрался в его каюту с баночкой масляной краски и с кисточкой. Черной краской он крупно вывел на борту модели имя корабля: «ГИЕНА» и испещрил корпус черными пятнами.

К огорчению Барсукова, товарищи его шутку не оценили.

Они порекомендовали ему убрать это художество до прихода Клюева. Барсуков поплелся за растворителем, но смыть краску не успел: прибыл Клюев. Время было обеденное. Офицеры собрались в кают-компании. Туда же вскоре ввалился и горе моделист с «Гиеной» в руках. Он был сама злость.

– Кто испохабил мою работу? – прохрипел Клюев.

Со стула поднялся Барсуков:

– Это моя дурь, Володя. Да ты не волнуйся. Я сейчас же все смою.

По всему было видно, что Клюева сдерживает присутствие офицеров и вестовых. Если бы не они, получил бы Барсуков чувствительный удар «Гиеной» по черепушке. Клюев крепко выругался и вышел из кают-компании. Следом за ним вышел и Барсуков: есть ему расхотелось.

Вечером в каюту Барсукова заявился с бутылкой коньяка обиженный артиллерист:

– Алексей, я мириться пришел. Извини, погорячился.

– А мы и не воевали. Я просто дурака свалял с этой «Гиеной».

Моряки уселись за стол, откупорили бутылку, и начался мужской разговор:

– Сорвался. Понимаешь, накопилось. И гибель моего расчета. Они все как один передо мной стоят и как бы укоряют за то что я их бросил в последнюю минуту. И измена жены. И смерть мамы. И бесперспективность службы, и гадкое существование. И последняя капля —«Гиена».

– Да я понимаю.

– Ты знаешь у меня часто возникает желание сойти с трапа и идти, и идти, куда глаза глядят, хоть в тайгу, хоть в пустыню только бы не видеть этого корабля. И любого другого корабля тоже.

– Это нервы Володя. Попей недельку валерьянки. Отпустит.

– Нет, Леша, не отпустит. На железе не жизнь. Ничего не видишь, ни с кем не встречаешься.

– Так ты ж сам на берег не сходишь. – А, что там делать? Пойти в «Севастополь» и напиться?

– Ну это другой вопрос. Были бы интересы, а что делать найдется. Коньяк подействовал. Постепенно напряженность сошла с лица артиллериста. Разговор перетек на более приятные темы.

Уходя, Клюев уточнил:

– Ну так как? Мир?

– На век! Между прочим, чем тебе гиена не понравилась?

– Неприятный зверь. Падальщик и воняет.

– А ты знаешь, что одного из «зверьков"*, построенного в Комсомольске-на-Амуре, окрестили «Гиеной». Правда, служил он мало. Больше был в отстое.

Клюев ушел, а Барсуков подумал: «Нет для кораблей ни хороших, ни плохих имен. Все они непредсказуемые.

До чего ж верно сказано в песне про море и горе.» Конечно, юные морячки-курсанты грезят о морских просторах, о блестящей карьере, поскольку море – это таинственная и романтичная субстанция. которая манила и всегда будет манить неравнодушные к жизни души.

_________________________

*«Зверьками» на флоте называли сторожевые корабли проекта 50 из-за «зверских» имен, присвоенных их первым экземплярам: «Рысь», «Гепард», «Росомаха», «Леопард» и т. п. Относился к «зверькам» и «Ворон», хотя был «птицей».

Матросы пили всегда. И гражданские, и военные. По этому поводу во флотском фольклоре полно баек и анекдотов. Флотское начальство смотрело на эту матросскую слабость довольно индифферентно. Правда, про одного адмирала ходил сюжет, что он наказывал напившегося моряка, но только в том случае, если тот рухнул на землю и лежал без чувств головой от корабля. При этом заслуженный флотоводец заявлял: «Сбежать хотел мерзавец!»

Но всё это было раньше, ещё при царе Косаре. Может быть и сейчас в разных там Натах тоже за пьянство не снимают с матроса стружку. Но только не в ВМФ СССР!

Почему-то политработники так обустроили обстановку, что пьянство на флоте стало считаться самым смертным грехом. За случаи распития матросами спиртных напитков корабль лишался звания «лучший», получал минусы в социалистическом соревнование, командир корабля терял в репутации.

Наверное потому политики заостряли внимание на выпивке, что советского матроса больше наказывать было не за что. Он был подтянут, дисциплинирован. Чётко знал и исполнял свои обязанности. Заведение содержал в идеальном состоянии. Но вот выпить любил.

И ещё любил женщин. Действительно, на суровом железе, при четком распорядке дня, при виде одних и тех же физиономий у моряка возникало естественное желание получить порцию теплоты, возмечтать о близости с женщиной. Такие порывы решительно порицались блюстителями нравственности, в роли которых выступали всё те же замполиты.

Тем не менее мечтания имели место быть. Поэтому вторым после пьянства грехом считали политики порнографию. Под порнографией они понимали любую обнажёнку. Изображение женского тела вгоняло их в нервную дрожь.

На флоте существовал порочный по понятиям Барсукова порядок: раз в месяц проводить проверку матросских рундуков. При этом обязательно изымались игральные карты, инструменты для наколок, спиртное, порнография и т. п.

Вот и в этот раз при проведении такой проверки Барсуков обнаружил кое-какую крамолу. И хотя он относился к шмону очень отрицательно и проводил его очень либерально, всё-таки изъял из рундука старшего матроса Чихачёва, лучшего специалиста в команде турбинистов, очень уж откровенную открытку с репродукцией картины Джорджоне «Спящая Венера».

Рассматривая в каюте конфискованную открытку, Барсуков обнаружил на её обратной стороне написанные от руки стишки:

«Девушка обвила тело моряка. Завладела пенисом нежная рука.

Девичья ладошка парню ни к чему. Больше междуножье нравится ему…»

Дальше шли натуралистические подробности и детали. Заканчивалось стихотворение мажорно:

«…И обоим стало сразу хорошо!»

«Так, – подумал Барсуков, – с интеллектом на флоте полный порядок».

Была суббота, а поэтому – и сход личного состава на берег. Увольняемые матросы построились на юте, и старпом давал им последние наставления, больше всего налегая на антиалкогольную тему.

Как уже отмечалось, главное стремление моряка, вырвавшегося на сушу, – заполучить женщину, а если не повезёт, то напиться. Чихачёву не повезло. И потопал он к тетё Капе в «Соки – Воды». Это всем отпускала тётя Капа соки и воды, а морякам ещё и водку из под прилавка, с наценкой, конечно. Чихачёв перебрал, попался на глаза патрулю и оказался в комендатуре.

Комсомольские собрания уже давно превратились в занудную формальность, но это, на котором рассматривался проступок Чихачёва протекало очень активно. И понятно почему. В те времена существовал такой неуставной приём, как лишение увольнения на месяц всего подразделения, член которого попался на распитии спиртного. Вот турбинисты и песочили Чихачёва, но не зато, что напился, а за то, что попался, за то, что пить не умеет. Годок Гатауллин так и сказал: «Не можешь пить водку – пей кефир!»