Елена Чиркова - Оставьте ангелов без работы

– Не хочу лисичку. – Капризничала я, зашвыривая в угол черный карандаш.

С тех пор, со мной сладу не было. В садике воспитатели сильно нервничали.

– Ваша дочь использует лишь черный и коричневый цвета, – жаловались они, вручая Марине очередной мой «шедевр». – Сегодня кладбище нарисовала. Кресты. Могилы. Жуть!

Марина очень переживала. Но справиться со мной она не могла.

И вот однажды, войдя в комнату, женщина увидела, как я размашистыми движениями что-то штрихую в альбоме. СИНИМ ЦВЕТОМ! Марина, подбежала ко мне, с нетерпением выхватила рисунок.

Я нарисовала море.

– А это кто? – Не помня себя от ярости, ткнула пальцем в погружающуюся на дно, сквозь толщу вод, девушку с длинными желтыми волосами.

– Это утопленница. – Спокойно ответила я.

– Так. Море оставь, а утопленнику ластиком сотри! – Приказала мне рассвирепевшая мать. – Сейчас же сотри!

– Не буду. – Надулась я. – Без утопленницы некрасиво.

– Ах так! – Рванула меня за руку Марина, вытягивая из-за стола. – Тогда получай!

Марина стащила с ноги тапок. И ударила меня им по лицу.

– Аборт хотела сделать? – В упор глядя на меня, спросила у мамы Марины бабушка Павла, когда Мариша, совсем уж отчаявшись, приняла-таки крайние меры.

Бабку Павлу в Бараке почитали. Говорили, дескать, она Бога знает: перед иконами усердно молится, постится, и, нам, безбожникам, как может помогает.

– Хотела. – Вздохнула мать.

– Грех это, милая, – бережно складывая в матерчатый мешочек пучок сухой пахучей травы, назидательно молвила Павла. – Самый страшный грех. Видно бог тебя отвел… Человеческий зародыш он все помнит. Только не сказывает. И твоя Гелька помнит, как ты хотела ее в абортарии погубить. Потому и покойников повсюду видит. Сама одной ногой в другом мире болталась…. Надо бы окрестить дите.

– Да где ж я церковь-то возьму? – Психонула Мариша. – Да и попа у меня нет… Если только ты возьмешься крестить.

– Святитель Златоуст говорит, – буравя маня голубыми выцветшими глазами, отвечала Павла, – совершать таинство крещения никто не имеет права, кроме священника. Но с одной оговорочкой: бывает, что человек тяжело болен, или при смерти, а священника рядом нет. Тогда человека может погрузить в воду православный христианин, тот кто живет по заповедям, соблюдает все посты и молится… Девка твоя душой больна. Возьмусь, погружу ее. Но думай, как дите свое по всем правилам окрестить. Не жди бед да напастий.

И пока я пялила глаза на невиданные до сей поры иконы, Павла чинила приготовления.

Вечером Марина заварила отвар из сухой травы, выданной бабулей. Я, выхлебав из тяжелой глиняной темно-зеленой кружки Павлин чай, мгновенно приложилась к подушке.

Ночью мне приснился сон. Волшебная музыка лилась откуда-то сверху. Я оцепенела. Мелодия была так прекрасна, что я почти обмерла, чтоб не спугнуть своим крепким дыханием райское наваждение. Она наполняла воздухом всю мою душу, как наполняют гелием обычный воздушный шар. В момент, когда я, наконец, налилась до краев, то полетела. Я купалась в небе, согласно божественным звукам. Расправляла руки как крылья. Плавала на спине…

Мелодия тихонечко гасла, возвращая мою душу, в на миг заброшенное тело.

Я открыла глаза.

В бревенчатом доме было темно. Лишь в щели досчатой перегородки, на ощупь, тихонечко крался слепой электрический свет. На кухне Мариша топила печь. Дрова тихонько похрустывали. Чуть-чуть пахло дымом.

Я блаженствовала.

С тех пор покойники мне не являлись.

– Слышала, как ангелы-то поют? – Напугала меня странным вопросом тучная бабка Павла, закутанная в толстую серую шаль кисточками наружу, когда я, спустя пару дней бултыхалась в сугробах.

С этого дня моя жизнь изменилась.

Меня уже не тянуло к покойникам.

А самое главное – произошло вот что.

Однажды, обычным, будним вечером мама Марина вернулась из приютской столовой. В ту пору на дворе стоял месяц-март. Морозы ослабли, и вместе со своим еще зимним пальтишком, в коричнево-красную клеточку, Марина внесла в нашу комнатку воздух весны. И когда она стянула пальто, и скрипув лакированной створкой шифоньера-инвалида, сунула внутрь свою неказистую одежонку, я почувствовала от маминого платья божественный ЗАПАХ.

– Мам, чем это от тебя пахнет? – Осторожно, как лисица к задумчивой курице, подкралась я к Марине. Боясь всколыхнуть воздух неосторожным движением, уткнулась в ее живот.

– Манник пекли в столовой. – Оттянув мою голову от себя руками, подозрительно зыркнула мне в глаза Марина. – А ты че ластишься? Посуду что ли не помыла? Подлизываешься?

– Какой манник? – Не унималась я, вцепившись уже в мамин подол.

– Да отстань от меня. Что пристала? – Марина выдернула подол из моих рук, и стала переодеваться в халат. Я с ужасом наблюдала, как Марина сейчас снимет платье и запрет его в шифоньер. Запах улетучится, а я «останусь с носом».

И все же, я терпеливо дождалась, пока мама закончит дело и принялась за свое.

– Мам, какой манник?

– Пирог такой. – Марина начинала нервничать. – Из манки, муки и ванилина.

– А что за ванилин?

– Да ты меня уже достала. – Нажала на кнопку телевизора Марина, и плюхнулась на кровать. – Иди на улицу, погуляй.

– Не хочу гулять. – Заупрямилась я. И встала перед Мариной, заслонив собой телевизор. По телеку начиналось кино про Бадулая. И я понимала, чем рискую.

– А что ты хочешь делать? – Яростно зашипела мать.

– Хочу манник стряпать.

– Издеваешься? – Мать вскочила с кровати с искаженным от злости лицом. – Ты не видишь, что я устала?

– А когда ты не устала? Когда манник стряпать будем? – Вереща, стояла я на своем.

– Ладно. – Сдалась Марина. – Завтра у меня выходной. Так и быть, постряпаем… А сейчас, будь добра, свали из дома. А то я передумаю.

Утром, мама Марина сдержала слово, мы с ней вдвоем принялись за выпечку. Правда, сразу же выяснилось, что в доме нет манки.

– Но ничего, мы можем испечь хворост. – Сказала Марина, ставя на стол пакет с мукой, яйца, масло, сахар…

Я не знала, что такое хворост. Но чувствовала, как сердце мое стучало все чаще и чаще. Оно стучало так до тех пор, пока, как мне показалось, не лопнуло, разлив в животе горячий клюквенный кисель. «Кисель» зацветал на моих щеках алыми вспышками.

– Да что с тобой? – Спрашивала Марина, наблюдая за моими горячечными движениями. – Че ты так дергаешься?

Тогда мне было 7 лет. Откуда мне было знать, че я так дергаюсь?

Но скалка для теста была для меня равноценна в тот миг сказочной волшебной палочке. Я понимала, что с помощью этой палочки (скалки) я могу сделать все: хворост, печенье, торт. И это – чудо! А я человек, который творит чудеса: Фея, Добрая колдунья, возможно, Королева в королевстве Манников и Хвороста. Словом, особа, наделенная силой.