Павел Ткаченко - Тропой предков. Записки русского путешественника

Противоположная сторона перевала оказалась крутой, сложенной из неустойчивых глыб. Пока спускался в верховье ручья, дважды падал, в который раз продырявив рюкзак. Уже живого места не осталось на нём – сплошные швы. А в сумерках оступился, усаживаясь на сучковатое бревно, порвал штаны и поранил ногу. Ночью от стрельнувшего из костра уголька прогорел матрац, воздух из него вышел, и я проснулся, почувствовав под боком твёрдые холодные камни. Сон был испорчен.

К берегу Мулама спустился по ручью Делакаг. В его устье повсюду следы стоянки геологической партии. Палаточные каркасы, ящики с керном, полуразрушенный лабаз, вертолётная площадка – всё заросло травой. Собрав плот, я без сожаления покинул этот пустырь.

Плавучесть плота убавилась. Матрац, хоть и заклеенный, воздух держал плохо, и осталось всего семь волейбольных камер. Но спокойное течение, слабые перекаты не давали повода для беспокойства. Я достал спиннинг, расслабился и спустя час был за это наказан. Перед поворотом реки, проходя по длинному перекату, поздно обратил внимание на большие валы и две огромные глыбы посередине русла. Начал бешено грести к берегу. Увы, скорость движения плота оказалась недостаточной. От глыб, правда, удалось увернуться, но в следующий миг плот торпедой влетел в мощные валы первой ступени порога. Рассекая грудью пенные гребни, я всё же удержался на плаву, и кое-как отгрёб ещё от одной глыбы. И вдруг прямо перед собой увидел вторую ступень порога, похожую на огромный кипящий котёл. Ещё дальше просматривался третий перепад воды. Не раздумывая, тут же спрыгнул с плота и, загребая одной рукой, подтянул его к берегу. Пальцы соскальзывали с округлых береговых валунов, течение волокло вниз, норовя вырвать плот. Перед самым сливом в белую кипень зацепиться за берег всё же удалось, и я выполз на вылуны. Перевёл дух и, переодевшись в сухую одежду, осмотрел непредвиденное препятствие. Третья ступень оказалась полутораметровым водопадом, перегораживающим русло. Впрочем, через «кипящий котёл» добраться до неё в добром здравии всё равно бы не удалось. Плохо не знать дороги, но ещё хуже быть разиней. В наказание за разгильдяйство я лишился спиннинга, а ведь ниже водопада образовался обширный омут, в котором наверняка водились таймени и ленки.

Неким утешением потере послужили две занесённые песком банки каши, которые я случайно обнаружил у обрывистого берега. Однако сколько я не рылся в песке, более ничего не попалось. Вероятнее всего, этот сюрприз уцелел со времен, когда здесь работали геологи.

Ночью вызвездило и впервые приморозило. Во сне я слишком близко придвинулся спиной к костру и очнулся от запаха гари. К счастью, обошлось без ожога, но энцефалитка и свитер прогорели. Утром – сплошной туман, но когда из-за сопки брызнуло солнце и туман рассеялся, я очарованно замер. Все деревья и кусты вблизи водопада были покрыты толстым слоем искрящегося инея, тогда как всюду простиралось лето. В августе я вдруг оказался на островке зимней красоты. Это зимне-летнее видение походило на волшебство.

Если не принимать во внимание чувств, вызванных волшебным видением, то последние двое суток принесли одни напасти: лиственница едва не придавила, ружьё в критический момент заклинило, ногу поранил, влетел в непроходимый порог, утопил спиннинг, прожёг одежду. Как бы не остаться голым…

Через два дня Мулам влился в Идюм. Напротив устья увидел избушку. Неподалеку от неё болтался на воде «кораблик», привязанный к берегу толстой леской, на которой болтались мушки для ловли рыбы. Я обрадовался предстоящей встрече с людьми. Но хозяев нигде не было, от золы в печке веяло холодом. Один раз на вершине господствующей здесь горы в десяти километрах от избы едва заметен был слабый дымок. Скорее всего, хозяева ушли добывать стланиковые шишки и вернуться не скоро. Лето на исходе, ждать некогда, поэтому утром, оставив в избе ставшие ненужными блесны, уплыл по перекатистому Идюму километров на тридцать, откуда мне предстояло перейти на реки Сивагли и Большой Тыркан. Русло Идюма оказалось настолько усеяно каменными отмелями, что когда сплав закончился, я облегчённо вздохнул: теперь плот долго не понадобится.

Прощайте, лето и Якутия! Здравствуйте, осень и Хабаровский край! Вспомнилась беззаботная ученическая пора. Жаль, что уже никогда не встретить 1 сентября за партой, за студенческой скамьёй…

Непогода отняла у меня ещё один день, и я провел его в раздумьях: продолжать ли намеченный маршрут или плыть на Алдан? Снаряжение поизносилось, сапогам необходимо чуть ли не ежедневное латание. Но сильнее всего достала слякоть. Однако размышления о первопроходцах, «многую нужду» терпевших, склонили чашу весов в пользу продолжения маршрута: здоровье пока не подводит, а остальное приложится.

Переправился на противоположный берег, перевел стрелку часов на хабаровский часовой пояс, наловил хариусов и, пока сушил разобранный плот, увидел, что через реку плывет сокжой. Сначала хотел подстрелить его, чтобы запастись мясом, но стало жалко красавца. Ну сколько я утащил бы в сидоре? Килограммов десять-пятнадцать, а остальное – медведям? Пусть уж сами о себе позаботятся.

Не успевает просыхать тайга. Только начинает светить солнце, как тут же из-за сопок наползают рваные тучи и выливают на деревья и кусты очередной заряд холодного осеннего дождя. От сырости ощущение холода усиливается, и если тело при ходьбе разогревается, то кисти рук дубеют. Кустики голубики окрасились в красный и бордовый цвета, ягоды стали мягкими, давятся в руках, сок въедается в кожу, придавая ей фиолетовый оттенок.

Чем ближе к перевалу, тем сильнее осень вступает в свои права. Всё вокруг усыпано жёлтой хвоей лиственниц. Вечерами, снимая с себя одежду, я вытряхиваю из неё по нескольку пригоршней мягкой хвои.

Водораздел между Сивагликаном и Сивагли мрачный, густо заросший стлаником, видимость не далее трёх метров, внимание постоянно напряжено. В верховьях распадка встретились остатки медвежьей трапезы: разбросанные изгрызенные кости сохатого. Когда перевал остался позади, идти стало веселее.

Пересекая марь в долине Сивагли, наткнулся на могилу. На едва заметном возвышении посреди мари из толстых лиственничных плах сколочен ящик, уже разрушенный. Сверху установлена литая чугунная плита с отлично сохранившейся надписью: «Здесь покоится прахъ тунгуса Бытальскаго, бродячаго рода… умершаго 3 января 1901 г.» Никаких следов или троп рядом нет. Почти вековой давности могила пуста. Видимо, когда-то постарался медведь. Меня взволновали слова «тунгуса Бытальскаго», ведь отряд Ивана Москвитина начал свой поход с земель эвенкийского рода Бута… Спустя два часа, пройдя вверх по притоку, обнаружил ещё одну пустую могилу, но без надгробной надписи с сохранившимся на ней деревянным крестом, именуемом ныне православным. Когда-то эти места были обитаемы…