Павел Ткаченко - Тропой предков. Записки русского путешественника

Лохматые тучи, что ни день, норовят испортить мне настроение, но тщетно. Более того, на очередной ночёвке я расхрабрился до того, что даже не стал разбирать плот, чтобы освободить брезентовую крышу. Очень уж много времени отбирает сборка. А на матраце сплю теперь только в очень сырых местах. Намного теплее ночевать на земле, прогретой костром, – порой даже жарко.

Воды в реке прибавилось, и течение вновь убыстрилось. Это радует, потому что навёрстываются утраченные дни на Нельгюу.

В полдень увидел на берегу стадо оленей, а ещё немного спустя – и самих пастухов, первых людей после расставания с горноспасателями в Снежном. Четыре большие палатки, выгоревшие за лето до белизны, снующие возле них фигуры эвенков, множество оленей неподалеку показались мне после трёх недель одиночества оазисом цивилизации в пустыне.

Эвенки не удивились моему появлению, поведав, что несколько часов назад от их лагеря отчалили на большом спасательном плоту туристы – трое парней и девушка. Зато я удивился: с неба они свалились, что ли? И в свою очередь рассказал пастухам, что в верховьях Ытымджи медведь гоняет домашнего оленя, что только что видел стадо оленей выше по течению, после чего двое из них тут же снарядились вернуть беглецов.

Приветливая женщина позвала меня в палатку:

– Пойдем чай пить!

Признаться, я ожидал, что так и будет, – таковы таёжные правила. Тем не менее её слова прозвучали музыкой. Хозяйка накормила меня баночным борщом, вкуснейшими лепёшками со сливочным маслом, напоила сладким чаем. После однообразного и скудного питания такое угощение показалось пиршеством.

Пожилой эвенк, узнав о моём намерении добраться до Охотского моря, осмотрел плотик и недоверчиво покачал головой:

– Однако далеко. Не успеешь до снега.

Я с ним не стал спорить и уклончиво ответил:

– Там видно будет.

Мой тон, конечно, был неубедителен. Да ведь я и сам допускал, что могут помешать какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. В этом случае, естественно, пришлось бы прерывать маршрут и сплавляться на Алдан, к посёлку Чагда. Но я об этом старался не думать.

Задерживаться у оленеводов я не стал – они собирались перекочёвывать – и через два часа, поблагодарив их за гостеприимство, покинул стойбище.

К вечеру, миновав очередной поворот реки, увидел у обширной галечной косы большой надувной плот, а рядом с ним парня и девушку, чистивших картошку. Двое парней в глубине берега занимались установкой палаток. Я перестал грести, и течение беззвучно и незаметно поднесло меня к табору.

– Добрый вечер!

Туристы, услышав приветствие, подняли удивленные лица и, как и я, обрадовались нежданной встрече, тут же предложив остановиться на ночлег в их лагере.

После, у костра, отлично поужинав, мы долго общались, и даже выпили в честь встречи бутылку водки, неожиданно появившуюся из объемных туристических баулов. Я не переставал удивляться их мощной экипировке, но, как оказалось, на Ытымджу они попали действительно с неба (забросились вертолётом, и через неделю собирались таким же образом вернуться домой). Это их следы и забытая потка с грибами встретились мне несколькими днями раньше. Парни, посомневавшись в осуществлении моих планов, тем не менее одобрили их. А утром, наблюдая, как я надуваю детские воздушные шары и засовываю их в брезент (наряду с волейбольными камерами в качестве эксперимента я использовал по три шара, всунутых друг в друга), и видимо, находясь под впечатлением моего аскетического облика, набили мой рюкзак продуктами, чему я несказанно обрадовался. Рюкзак стал таким же тяжёлым, как в начале. Но тащить его не надо и, прежде чем опять начнётся пеший участок маршрута, рюкзак похудеет, а я поправлюсь и поздоровею.

Весь день – сплошная благодать. Грозовые тучи обходят меня стороной; Ытымджа влилась в Гонам, и он несёт плот, почти не заставляя браться за весло; Солнце ласкает лучами спину, живот трещит от обилия еды – одним словом, курорт.

После слияния с Сутамом Гонам – мощная река, содержащая в себе много взвесей. По-видимому, где-то в верховьях Сутама работают старатели. Долина Гонама становится узкой, стиснутой горами. Река шумит перекатами, за которыми тянутся длинные убаюкивающие плесы. Мой плотик слишком хлипок для полутораметровых водяных гребней, и я стараюсь проскакивать перекаты по краям, где волны поменьше. На одном из поворотов реки не удалось как следует рассмотреть очередное препятствие, и я ошибся в выборе места для прохода. Передо мной вдруг возник опрокидывающийся косой вал, отходящий от выступа скалы. Я был рядом с берегом и попытался причалить, но плот, ткнувшись в камень, тут же понёсся, подхваченный стремительным течением, к огромной глыбе. Спасаясь, я что было мочи погрёб от берега к стрежню, сожалея о тихоходности моего «крейсера». Но всё-таки успел немного отгрести. Со скоростью экспресса влетел плот в гряду пенных валов и заскакал, как необъезженный мустанг. Я же придерживал веслом его прыть, не давая развернуться боком, и, чтобы не опрокинуться, при взлёте на гребень наклонялся вперёд и отклонялся назад, проваливаясь вниз. Когда передряга осталась позади, я не удержался, чтобы не похвалить своего «скакуна», хотя до этого часто сетовал на него.

В 1643 году вверх по Гонаму поднимался отряд первопроходцев под руководством Василия Пояркова. Об этом походе подробнее будет сказано во второй главе, а сейчас, глядя на стиснутое крутыми склонами русло, многочисленные скальные прижимы, бурные перекаты, я понял, почему поярковцы не успели до наступления зимы перейти через Становой хребет. Тащить бечевой тяжело гружённые дощаники в этих местах – задача не из лёгких. Гонам для Пояркова стал географическим препятствием, сильно повлиявшим на результат экспедиции.

По утрам над рекой туманно, противоположный берег едва виден. Поскольку перекаты Гонама весьма бурные, сплавляться вслепую опасно и приходится ждать, пока не развиднеется.

Снова погода не балует. Во время дождя сидеть на плоту неуютно, а если ещё дует пронизывающий встречный ветер, то становится зябко и всё вокруг представляется унылым. При этом сплав хорош только на перекатах, а на плёсах, чтобы двигаться против ветра, нужно беспрестанно грести. Перед Алтан-Чайдахом (правобережным притоком Гонама) издалека заметна необычная для тайги двухэтажная избушка. С радостью укрылся в ней от непогоды, заночевал, оставил здесь рыбные консервы, подаренные туристами. Есть их при сплаве не хочется, поскольку всегда можно поймать свежую рыбу, а тащить на себе после сплава – тем более… Ветер с дождём не прекратились и на следующий день. Всё так же холодно, мерзко, мокро. В устье одной из речушек заметил охотничье зимовье. Обрадовавшись, решил сделать остановку. Но радость оказалась преждевременной – здесь потрудился медведь: крышу изодрал, печку вывернул, постель и вещи вытащил наружу, сделав избушку непригодной для ночёвки.