Сергей Яковлев - Советник на зиму. Роман

– Подскажите, пожалуйста, как мне пройти к Кудряшову?

Стражник окинул Несговорова тяжелым взором и молча продолжил обход. Две – три ближние головы лениво оторвались от пола, чтобы вглядеться в новоприбывшего.

– Батюшка, дай на пропитание! – запричитала бабка в слипшейся от грязи шубейке, с кровоточащим синяком на круглом личике. В нос Несговорову ударила резкая вонь. Следом за бабкой в разных концах зала поднялись и приблизились к нему еще несколько человек, все с разбитыми и опухшими, черными от грязи лицами.

– Подай батюшка ради Христа Господа нашего матери его Богородицы заступницы милосердной… – жалобно канючила бабка, суетливо крестясь.

– На, миленькая, на. Будем друг другу помогать, – вдруг пробулькал знакомый Несговорову хриплый голос, и из-за его спины протянулась к нищенке темная старушечья рука с монеткой.

Несговоров угадал по голосу вчерашнюю театралку. К нему вернулся безотчетный страх. Не желая быть узнанным, он на всякий случай прикрыл лицо рукой. Но в этот момент всем стало не до него. Быстрая, как схватка насекомых, сценка отвлекла общее внимание. Когда нищенка подхватила из руки театралки монету и попыталась тихо шмыгнуть на свое место, дорогу ей преградил коренастый горбун с железным костылем. Маленькая головка нищенки, шпокнув под ударом, отскочила от костыля как мячик. Поднялся гвалт, кто-то кинулся на защиту нищенки, нашлись сторонники и у горбуна. Рябой стражник, оживившись, размахивал дубиной и тупо лупил ею направо и налево. Другой, сидевший на сцене у двери, оторвался от стула и командовал, указывая сверху рукой:

– Вот этому, этому всыпь! Чтоб надолго запомнил! Совсем обнаглели. Не понимают, куда пришли.

Свара утихла так же быстро, как началась. Расставшаяся с монетой нищенка отползла к стене, тихонечко скуля. Горбун как сквозь землю провалился. Рябой для порядка поискал его глазами и снова пошел по рядам. Люди пугливо перешептывались, толкуя друг другу происшествие.

– А тебе чего? – грубо спросил Несговорова старший стражник, успевший занять сидячее положение.

– Я к Кудряшову, с заявлением.

– Не положено.

– Это срочно. Я от Аршака Манвеловича!

Несговоров понимал, конечно, что стражник знать не знает об Аршаке Манвеловиче, но так уж сказалось.

По накопителю пробежал ропот. Послышались вначале слабые, а затем все более требовательные протесты:

– Что, опять свояк?

– Не пропускайте без очереди!

– Хватит принимать блатных!

– Огласите список!..

Возмущенные люди плотной кучкой обступили сцену, где Несговоров препирался со стражником. Потасовка нищих успела растревожить сонную толпу, и теперь многие по-настоящему завелись.

– Эй, вы! – крикнул Несговорову высокий седой старик. – Мой номер тысяча семнадцатый, он написан на моей руке, и я клянусь памятью покойной жены, что раньше меня вы туда не попадете! – И в подтверждение клятвы поднял трясущуюся правую руку, на которой действительно темнел чернильный номер.

– Вы напрасно тратите слова, такие не понимают интеллигентного обращения, – громко упрекнул старика кучерявый коротышка в светлой замшевой курточке. – Сейчас я ему объясню. Ты, мразь, слезай оттуда по-быстрому, если не хочешь торчать в сортире вниз головой, дерьмо собачье!

– Стрелять таких надо! – добавила какая-то женщина.

Стражник нехотя встал и поднял руку:

– Успокойтесь! Без очереди в эту дверь никто не войдет. Расходитесь по местам.

– Пусть сначала блатной слезет! – потребовали из толпы.

– Идите вниз, – сказал стражник Несговорову.

– Сколько человек сегодня прошло? – поинтересовался Несговоров.

– Сегодня приема нет. Идите вниз, здесь стоять не положено.

– Все на завтра?

– Завтра тоже не будет.

– Запись идет на второй квартал будущего года, – вполне миролюбиво подсказал успевший остыть коротышка. – Прежде чем лезть, ты бы спросил! Твой номер будет тысяча сто сорок первый. Назови фамилию!

– И вы все ждете здесь второго квартала? – растерянно спросил Несговоров.

– Вот дурачина! Никто ничего не ждет. Просто два раза в день люди приходят отмечаться, сверяем список. Такой порядок. Кто не явился, того вычеркиваем. У нас с этим строго! Ну, некоторые боятся пропустить, являются пораньше, кто-то и ночевать остается… Что, включать тебя, или будешь ваньку валять?

– Но Аршак Манвелович сказал, что мое заявление надо подписать как можно скорее! – промолвил окончательно расстроенный Несговоров. – Потому что дни Кудряшова сочтены!..

Люди притихли. Начавшие было расходиться снова столпились у сцены.

– Что там у тебя? – тревожно крикнул стражник через весь зал рябому напарнику. Тот вел переговоры с кем-то у входных дверей. С улицы хотели войти, рябой не пускал. – Что за день, с утра нервы мотают! – Он надавил толстым пальцем красную кнопку на стене.

Спустя минуту лязгнули запоры, и величественная дверь приотворилась. Через узкую щель стражник что-то тихо докладывал неведомому начальству. Тем временем усилился шум у входа. Рябого потеснили, в зал внесли дымящийся серебристый котел. Все повернули туда головы, и стражник, воспользовавшись этим, взмахом руки подозвал Несговорова. Дверь раскрылась пошире, его втолкнули внутрь. Несговорову показалось, что в последнюю долю секунды краем глаза он увидел в полутьме накопителя возле котла силуэт Маранты, но массивная дверь захлопнулась так же быстро, как и открылась, и он уже стоял в ярко освещенном, застланном красной ковровой дорожкой коридоре лицом к лицу с господином солидной и строгой наружности.

«Заместитель? Помощник? – пытался вычислить Несговоров. – Или референт, один из многих?..»

Господин молча провел его по коридору в небольшой кабинет, предложил стул и коротко сказал:

– Давайте ваше заявление.

Несговоров обтер ладонью лицо, пытаясь собраться с мыслями. Каким-то чудом ему удалось-таки попасть на прием, и теперь все зависит от того, как он сумеет распорядиться своим везением…

– Дело очень важное, – осторожно сказал он. – Мне бы хотелось изложить его непосредственно главе города…

– Дни которого сочтены? – язвительно уточнил господин. – И поэтому, вероятно, он должен не глядя подмахнуть вашу бумажку?

– Я этого не говорил, – пробормотал Несговоров, краснея.

– Но подумали.

Некоторое время господин, вооружившись толстым отлично заточенным красным карандашом, изучал заявление. Затем принялся что-то энергично в нем подчеркивать (Несговорову очень хотелось узнать, что, но привстать с места он не решался). Затем сказал с иронией, не поднимая глаз от бумаги:

– Художник? Что-то не припомню такого художника. Шишкина знаю, Саврасова, а вот Несговорова – не знаю. Вы действительно так верите в свою избранность, что считаете власть прямо-таки обязанной немедленно, вне очереди выписать вам ордер на новый чердак?