Артур Кангин - ЗАПИСКИ PLAYBOЯ

2.
Захожу к себе в номер и хватаюсь за пророческую «Книгу Перемен».
Дай, думаю, метну монетки.
На душе скребут кошки.
Что-то ждет меня впереди?
Кинул.
Читаю:
«Ни в коем случае не спите этой ночью. Иначе вы будете изнасилованы и зверски убиты».
Вот так бонус!
Шанхайский сюрприз!
Свернулся калачиком на циновке, а за окном китайские массажистки песню поют, мол, солнце всходит и заходит, а любви все нет, есть лишь старый клиент. Да и тот скупой.
Горькая песня!
В России песни горазд веселее.
Горластый сверчок в изголовье циновки защелкал соловьем.
И какой-то странный мотив?
Вроде реквиема!
Нет, братцы мои дорогие, вы как хотите, мне Златоглавая стократ милей Шанхая.
Пусть тут и великая китайская стена!
Пусть!
А у нас лишь миниатюрная, Кремлевская…
Полжизни я прожил без китайской стены и еще проживу!
Обойдусь, перебьюсь как-нибудь…
А это что такое?
В скважине двери металлически ворочается, скрежещет ключ, и на пороге номера предстает…
Кто бы вы думали?
Госпожа Ху Хо.
Собственной персоной!
Входит и молчит.
У меня на голове волосы дыбом.
А подлец-сверчок в изголовье шанхайский реквием воет.
– Вы что это задумали, госпожа Ху Хо? – спрашиваю, отчетливо лязгая зубами.
– Возьми меня, Юра! – просит азиатка.
Присмотрелся, батюшки-светы, госпожа Ху Хо пришла ко мне совершенно нагой. Лишь под зонтиком из бамбука.
А как сложена!
Грудки крепкие. С острыми сосками. Мускулистый животик с очаровательным пупком. Нежный абрис ягодиц неприхотливо переходящих в изящные ноги с точеными породистыми щиколотками.
Тут я вспомнил ярко, как при магниевой вспышке, зловещее предсказание «Книги Перемен», ошпарено вскочил с циновки.
– Уходите, госпожа Ху Хо, – говорю. – Время, к шаману не ходи, позднее.
Китаянка обняла меня, поцеловала в шею.
На ощупь кожа госпожи Ху Хо была нежной, молодой.
А запах!
Изысканный аромат ванильной сдобы исходил от ночной гостьи.
«Авось, пронесет, – думаю. – Если это называется насилием, я согласен. Хоть каждый день! Пусть насилуют на здоровье!»
Кинулся в любовь, как в омут с головой.
– Мой сладкий бамбук! – шепчет Ху Хо. – Мой медовый лотос!
Добрый десяток поз. Сотни любовных стонов. А ей хоть бы что.
– Не могу, госпожа Ху Хо! Устал!
– Как мужчины ужасно устроены! Я могу это делать вечно!..
И госпожа Ху Хо, вся в янтарном свете луны, приняла такую заманчивую, такую уточено развратную позу, что я, скрипнув зубами мудрости, откуда только силы взялись, бешеным кобелем бросаюсь на ее нежное тело.
Под утро и госпожа Ху Хо притомилась.
Легла на мою руку, спрашивает:
– Понравился тебе Китай?
– Ничего. Народу много.
– А я?
– Ты – ангел с раскосыми глазами.
– Юрий, ты напряжен. Что такое?
– Да я по «Книге Перемен» монетки метнул. А там такое!
– Какое? – Ху Хо села на циновке.
Я смеюсь и цитирую: «Сегодня ночью вы будете изнасилованы и зверски убиты».
– А это правда, – улыбается Ху Хо.
– Какая еще правда? – столбенею.
Ху Хо вытаскивает золотой шнурок из волос и с тигриной ловкостью обматывает мне шею.
– Ты чего?! – хриплю из последних сил.
– Завещание моего папочки.
– Какое еще завещание?
– Убивай русских. От них все беды в Китае.

3.
Вы думаете – я умер?
Ничуть ни бывало!
Завязалась борьба.
И какая!
Хорошо, что я имею черный пояс по японскому карате и зеленый пояс по русским кеглям.
Занимайтесь спортом, ребятушки!
Как еще жизнь повернется?
Шнурочек я со своей шеи размотал.
Ручки госпоже Ху Хо им же крепко-накрепко за спиной скрутил.
– Ну, – говорю, – рассказывай.
– А что рассказывать? – печально опускает длинные ресницы Ху Хо. – Мой папа был профессором. Гуманитарием. В культурную революцию был растерзан подростками-хунвейбинами. Перед смертью он и попросил меня убить хотя бы одного русского.
– Зачем? Почему?
– Все революции от вас, Юрбас.
Ах, госпожа Ху Хо, госпожа Ху Хо!
Плохо вы изучали историю!
Я тотчас прочитал краткую, информационно насыщенную лекцию о российско-китайских отношениях, а шнурок на ручках ее не развязываю.
Мало ли еще чего?
Взбрыкнет милая.
Заплакала Ху Хо слезами раскаяния и радости.
– Я все поняла. Развяжи меня, Юрий.
Пригляделся, оценил обстановку, развязал барышню.
Целую ее в заплаканную щеку.
– Вообще-то, – горестно говорит Ху Хо, – я старушка. Мне уже семьдесят пять годков.
Меня так и передернуло.
С бабушкой резвился!
– А что же ты так ослепительно выглядишь?
– Гималайские травы пью. Из мяса ем одну парную собачатину. Опять же – иглоукалывание.
– Все, госпожа Ху Хо, – говорю резко. – Мне сегодня в горы, а я ни минуты не спал. Попрошу помещение очистить!
– Подмести? Помыть?
– Покинуть! Вон!
– Юрочка, я же тебя люблю! – потянулась ко мне губами.
– Никаких поцелуев, – вскочил я с циновки. – Если желтые таблоиды узнают о нашем романе, рассвистят по свету. А я еще докторскую диссертацию не защитил!
Ху Хо виновато ссутулилась и неслышно вышла.

4.
Облазил я все горы Тибета.
Простукал стеком вулканы.
Спят, голубчики, а лет через двадцать жахнут так, мало не покажется!
Лавы будет столько, хоть Луну вторую лепи.
Рассказал я все это китайскому правительству, а оно мне в знак благодарности парочку панд подарило.
Мужа и жену.
Супругов!
Зовут – Вень-Вень и Бень-Бень.
Приеду домой, передам их в безвозмездное пользование московскому зоопарку.
На шанхайском перроне госпожа Ху Хо уронила мне голову на грудь. Безжалостное китайское солнце высветило седину в прядях моей ночной подружки, гусиные лапки морщинок у глаз.
– Прощай, Юрочка, – печально сказала Ху Хо. – Ты же – Юрий, как Гагарин. И ты, как Гагарин в космосе, был у меня первым.
– Что ты говоришь?! А муж?
– Ах, муж… Он был маленький, лысый, желтый… Муж не считается.
Я бегло поцеловал госпожу Ху Хо и молодцом вскочил на подножку тронувшегося поезда.
Прощай, Поднебесная!
Прощай, страна с загадочным прошлым и еще более загадочным будущим.
Прощай, седенькая моя госпожа Ху Хо.
Будь, по возможности, старушка, счастлива.
Я же, после всего случившегося, отчалю на Кубу. Отдохну во всю ширь русской души. И выловлю, наконец-таки, легендарную царь-рыбу. О которой грезят все американцы. Включая, покойного Хемингуэя.