Александр Мирлюнди - Когда Осёл летал выше, чем Пегас. Театральные были и небылицы

Режиссер Р-кий на поклоны не вышел. Он медленно спустился к служебному входу, слушая по трансляции рукоплескания и крики «Браво!», бледнея все больше и больше, открыл дверь, и ушел в ночь на дрожащих, еле слушающихся ногах.

Не пришел он и на следующий день. И на следующий тоже…

Когда вскрыли дверь его квартиры, режиссер Р-кий лежал мертвый на ковре с выпученными глазами и с бордовым, апоплексического цвета лицом… Дело всей его жизни провалилось…

В департаменте думали, что дальше делать с театром. Хотели разогнать, сначала, так как актеры не повторили свой подвиг премьерного спектакля по Шукшину, и последующие спектакли играли также, как и раньше, очень плохо…

За то небольшое время, что Плохой театр существовал, он послужил очень даже большим примером. Глядя на него, плохие музыканты организовали что-то типа профсоюза. Затем подняли головы плохие спортсмены. Плохие математики. Плохие электрики и эклектики. Плохие живописцы и плохие картографы. Говорят, были даже плохие библиотекари.

И вот с одной из таких мини-организаций и решили объединить Московский Плохой Театр «Кинг-Конг». А именно с Плохими Цирковыми…

Не всегда соединения это хорошо. Тем более, когда одни – против. Принудительные браки редко бывают счастливыми… Но Плохой театр никто и спрашивать не стал…

Небольшое здание в Хвостовском наводнили бездарные воздушные акробаты, вечно падающие с трапеции на сетку, несмешные клоуны, дурные дрессировщики с несчастными пуделями, и пошлым конферансье. Та атмосфера Плохого Театра, которую так тщательно вскармливали актеры с Р-ким, улетучилась навсегда… Плохой Цирк сожрал Плохой Театр… А потом сожрали и Плохой Цирк. Но это уже другая, не менее интересная и трагическая история…

Уже подходя в сумерках к театру, и глядя на ярко-горящие окна репетиционной аудитории, Серёжа ликовал. Сразу входить не стал. Отошёл в тень арки, и там некоторое время стоял, отдаваясь сладостному чувству ожидания. Увидел актёра из их театра, идущего туда же, куда и он сам. Но Сережа не окликнул актёра. Ему хотелось побыть один на один со своим чувством. Не отрывая глаз от горящих окон, Серёжа через некоторое время сделал первый шаг в сторону служебного входа…

В репетиционной было шумливо, шуточно, и жарко от февральских труб и приподнятого настроения. Серёжа стоял возле входа, улыбался, и даже не знал, что ему делать. Он чувствовал себя Наташей Ростовой на первом балу. С той только разницей, что у него сегодня была первая читка…

Восемь месяцев назад, в июне прошлого года, его, Серёжу, и двоих его приятелей с институтской скамьи, после показа их курса руководству театра попросили зайти в кабинет художественного руководителя. Остальным сказали спасибо. Серёжа потом ещё долго утешал в фойе свою рыдающую партнёршу по отрывку из «Доходного места», которую не взяли.

Сбора труппы в сентябре как такового не было. Был сумбур в связи со срочным вводом на роль Николки в «Белой гвардии». Худрук Алина Петровна, нервная женщина с крашенными хной волосами заявила, что больше не хочет работать с «равнодушными, погрязшими в цинизме и разврате жеребцами», как она назвала более опытных актёров, и назначила на роль Николки Серёжу. И Серёжа удивил всех. Хотя бы тем, что за неделю научился играть на гитаре, а точнее брать три аккорда и баре. Пожилому актёру Сугробову, когда тот пытался показать Серёже, как правильно ходить на костылях, тихо и с большим почтением сказал:– «Вон из моей роли!». Серёжу зауважали. Спектакль прошёл хорошо. Все говорили, что артист, игравший Николку до него, и перешедший летом в один крупный московский театр, Серёже в подмётки не годится, Алина Петровна сказала, что Серёжа второй Родион Нахапетов, а артист Сугробов, игравший Мышлаевского, облобызал его трёхкратно, поколов щетиной, и сказал, что с Серёжи бутылка. Однокурсники, которых также ввели в спектакль, (правда, на роль юнкеров), жали руки, и говорили, что «Серёга, ты красавчик!». Серёже подумал, что они, наверное, завидуют, и ему стало за них неудобно.

Через некоторое время Серёжу ввели на роль Принца Вишенки в «Чипполлино», и на Петю Трофимова в «Вишнёвый сад». (Внутри себя не без удовольствия Серёжа отметил, что критики назовут этот его творческий период « вишнёвым»). Алина Петровна появлялась не часто. Она резко приезжала, делала сборы труппы, говорила о грандиозных планах, гневно ругала за разврат и равнодушие, и снова куда-то уезжала. И что самое неприятное для Серёжи, она уже не выделяла его, и не ставила в пример, как раньше, и поэтому Серёже казалось, что Алина Петровна ругает его наравне со всем. (А может, так оно и было). Серёжа очень переживал, и понемногу отдалился от ребят своего поколения… Но вот! На доске указов была вывешена бумажка, где были напечатаны фамилии тех, кто вызывается на читку пьесы, которую будет читать сам драматург (!). Вызваны были далеко не все. Но среди фамилий, кто был приглашен, была и Серёжина…

И вот, Серёжа стоял в дверях, и мило улыбаясь, смотрел на собравшихся. Вот артист Машанин, весельчак лет тридцати, размахивая руками во все стороны, как-будто изображая толи крылья мельницы, толи сбитый бомбардировщик, и кружась вокруг своей оси, смеясь повторял: «И я вот так вот перед камерой! Аки пропе-е-елер! Аки пропе-е-еллер!!! Вот так вот! А меня снимают! Снимают!». Его слушали героиня Ира Лавковская и симпатичная миниатюрная травести Галя Шварц, и тоже смеялись, а Галя Шварц даже быстро-быстро похлопала в ладоши. Когда Серёжа только-только пришёл в театр, и первый раз увидел Галю, ему почему-то показалось, что они с Галей, возможно, станут мужем и женой. Что будут жить на гастролях в отдельном номере, как и положено супругам, ходить за ручку, и по ночам дома на кухне – кропотливо работать над ролями, и Галя-жена будет делать Серёже серьёзные замечания, а он, Сережа, начнёт их безукоризненно выполнять. Потом он узнал, что Галя старше его на 9 лет, имеет двоих детей и мужа-полицейского крупного полёта. Он его даже видел на банкете по случаю Старого Нового Года: здоровый мордатый мент с телячьими глазами. С такой фактурой даже в сериалах играют исключительно здоровых мордатых ментов с телячьими глазами. Сложно представить в другой роли. Муж – мент сидел на банкете в углу, покорно по приказу своей маленькой супруги – начальницы ничего не ел и молчал. Он даже не пил. Мечты о женитьбе, понятно дело, испарились. Умерли моментальной безболезненной смертью.

Вот худой долговязый, похожий на выпь, божий человек и актёр Вонифатий. По паспорту Генрих Яковлевич Матушкин, который, несколько не так давно воцерковился, и, крестившись, в крещении выбрал себе, как он сам говорил, «истинно православное имя Вонифатий», что означает Благотворец, и просил обращаться к нему именно так. Серёже нравилось, как Вонифатий, когда у него не выходило что-то по роли, осенял себя широким крестным знамением, и с улыбкой говорил: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!». Так нравилось, что он сам несколько раз, оставшись один, аккуратно крестил себя и приговаривал: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!». Зажмуривал глаза и с благоговением принимал сладость, которая возникала в нем после этих слов. Еще Сережа от Вонифатия принял манеру крестить миску перед принятием пищи. Но не в театре, а дома, после чего мать его с восторгом сказала соседке, что сын ее пришел к вере. Вонифатий тяготился своей грешной жизнью в грешной профессии. Однако роли свои никому не отдавал, и из театра уходить не собирался. Про особо тягостную роль священника-инквизитора в спектакле про Жанну Д"Арк говорил, что «это ничего, католиков можно». Еще Вонифатий мечтал втайне, (но это все знали), о роли Алеши Карамазова. А когда станет пожилым- о роли старца Зосимы.