Александр Мирлюнди - Когда Осёл летал выше, чем Пегас. Театральные были и небылицы

Анатолий встал. Какие только маргинальные просители не сидели в этом кабинете и чего только не просили. Одна пожилая женщина, бывший комсомольский работник, предлагала взять на поруки и перевоспитание местных проституток. Требовала зарплату. Другой сумасшедший предлагал купить у него за символическую сумму японский остров Хоккайдо. Еще один безумец просил дать ему власть над вьюгой и ветром…

Но все эти люди были в не в адеквате. И они его не удивляли. Этот тоже в был не в адеквате, конечно, но в каком-то особом неадеквате. До сих пор неразгаданном. Просить о помощи в организации заведомо плохого театра… Анатолий просто не знал, как себя вести…

Но надо было что-то делать. Хотя бы как-то реагировать. Анатолий привык казаться за последний год человеком действия. Он подошел к окну. За окном стояло веселое время разнузданного марша демократии. Взрывали машины с бизнесменами. Бандиты средь бела дня устраивали разборки в духе американских вестернов. Студенты торговали анашой. По телевизору то и дело показывали пьяного президента, то убегающего в одних трусах покупать пиццу во время посещения США, то поющего что-то в духе Роберта Планта, то откидывающего коленца на каком-то очередном празднике жизни. Чего только не было в этом фейерверке. Но поразительная честность этого режиссера, честно признавшегося, что он плохой режиссер, удивляла. Еще больше удивляла его целеустремленность создать под стать себе плохой театр.

– Но плохой театр, в смысле, в перспективе стать хорошим?, – спросил Анатолий.

Режиссер посмотрел на Анатолия с тоской и тайной мольбой. После того, как в уголке глаза сверкнула слезинка, быстро перевел взгляд на ковер на полу, словно рассматривая на нем линии и загогулины.

Анатолий вздохнул. Ему не жалко было здания кинотеатра. Оно и для клуба-то неудобно, про казино и говорить не приходится. А вот театров он еще не открывал. Но открывать плохой театр… Тут Анатолий подумал, а хороший ли он чиновник. Ведь он никогда и не думал об этом. Чиновник и чиновник. Взятки в меру берет. С мафией осторожничает. Доброжелателен… Ну вроде доброжелателен… Но в целом ничего особенного. Даже и не скажешь, плохой он начальник или хороший. А этот человек честно признался, что он в профессии своей, мягко говоря, далеко не лучший. Анатолий почувствовал симпатию к режиссеру. И еще он ощутил веселость и подъем. Ведь, если что, театр всегда можно закрыть! Проблема ли это, театр?!

– «Кинг- Конга», говоришь смотрел?, – Анатолий подмигнул режиссеру.– А ты так и назови театр-«Кинг-Конг»! Плохой театр «Кинг-Конг»!

Режиссер поднял не понимающие глаза на Анатоля, затем медленно опустил голову вбок, так, что ухо его почти коснулось плеча. Огромная улыбка полумесяцем с поднятыми рогами, казалось, намного расширила его и без того широкое лицо.

Вобщем, апрель 1994 года можно смело назвать рождением Московского Плохого Театра «Кинг-Конг». В крупной газете вышла заметка, что группа актеров, не попавшая после окончания театральных училищ в московские театры, и не собиравшиеся менять профессию из-за неталантливости, и возглавляемые режиссером Р-ким, (так звали полноватого), решили, что если есть хорошие театры с хорошими актерами, то и они, актеры крайне низкого качества в праве иметь свой театр. Плохой театр. Плохой театр «Кинг-Конг».

Новорожденному театру было отдано городом здание старого небольшого кинотеатра в Хвостовском переулке с вместимостью 200 мест плюс малый зал на 50 мест, и всучен лист очень хорошей толстой бумаги, где темно-золотыми буквами были пожелания новому младенцу на театральной карте Москвы счастливого творческого пути, и дерзновенных высоких взлетов…

Начались кропотливые репетиции. Для первой постановки, не мудрствуя лукаво, написали инсценировку «Кинг-Конга». Режиссер Р-кий рвал и метал на прогонах. Кровавых прогонах.

Что ни говори, а премьера прогремела на всю Москву. Возле фасадика, на котором размашистыми безвкусными буквами было выведено МПТ (Московский Плохой Театр), толпилась театральная Москва. Всем было интересно узнать, что это за театр. Имена актеров и режиссера мало кому что говорили, и все почему-то думали, что прилагательное Плохой говорит о том, что это театр с обилием нецензурной брани, т.к. театром просто с нецензурщиной никого не удивишь уже, театр перенасыщенных жестких эротических сцен и с залитой кровью подмостками. Кто-то пустил слух, что на сцене будут резать коров и обезьян. Вобщем, всем было очень интересно…

Многие зрители ушли еще до антракта. Некоторые из оставшихся прикрывали руками глаза, чтобы не видеть то, творится на сцене. Некоторые откровенно смеялись над нелепостью, творившихся на подмостках.

Артист Н., игравший центральную роль Кинг-Конга, бегал в костюме и гриме обезьяны по сцене с огромной линзой в руках, и, чтобы показать, что он большой примат, смотрел через эту линзу в зал, и скалил зубы. Главная героиня наигрывала безбожно, и «кололась», в смысле, не могла подавить смех не по роли, глядя на Кинг-Конга. Массовка, изображавшая дикарей, была откровенна паршива. В конце с кулис опустились несколько игрушечных вертолетов, которые под фонограмму стали «стрелять» в Кинг-Конга. Артист Н, крайне вяло отмахивался от них, а затем зарычал и умер…

На поклонах с жидкими аплодисментами, когда оставшиеся зрители-стоики выходили из зала, на сцену выбежал возбужденный и подвыпивший режиссер Р-кий, который поздравил всех с рождением нового театра, и завопил, что в фойе всех оставшихся посетителей ждет «а-ля фуршет». Несколько человек, решив хоть чем-то скрасить потерянный навсегда вечер, подошли к столам. Но «а-ля фуршет» был под стать спектаклю. Было очень невкусно. Многие продукты были просрочены. Черствый хлеб. От колбас пахло нехорошо. Сыр был несвеж. Денатуратовую водку невозможно было пить…

Вобщем, цель была достигнута. Это был действительно очень плохой театр…

Театральная Москва гудела. Одни кричали, что театр надо непременно закрыть, причем чем быстрее, тем лучше. Другие откровенно зло смеялись, и говорили что-то о «диктатуре демократии». Третьи, большинство, откровенно и искренне недоумевали, как ТАКОЙ театр вообще могли открыть.

Но антиреклама сыграла свою роль. Роль ХОРОШЕЙ рекламы. В театр стали покупать билеты. Более того, у театра появились поклонники. Если их так можно назвать.

Было много маргинальных и гопотливых личностей, приходивших в театр поржать и воспринимавшие все происходящее как безумный стеб. Но были и странные люди, одетых более менее интеллигентно, и принявших театр близко к сердцу. «Мы простые люди, -говорили эти зрители, -Нам не понять изыски Любимова, гражданский пафос Ефремова, заумь Анатолия Васильева. Нам это чуждо. Когда наши знакомые с жаром обсуждают их опусы, мы зажимаемся, и чувствуем себя никчемностями и недалекими. Да, безусловно, мы плохие зрители. И поэтому именно в Плохом театре чувствуем себя наравне с актерами. Более того, мы чувствуем себя личностями! Настоящими личностями! Руки прочь от Московского Плохого Театра!».