Маргарита Посохова - Для тех, кому не нужно славы. Серия «Трианон-мозаика»

Сценическими костюмами громко называлась простецкая белая блузка с темно-синей юбкой, предусмотрительно сшитые из немнущейся синтетической ткани. Только небольшие пелеринки в синий горох были изготовлены из хорошего шелка, но их полагалось надевать уже на сцене. Детвора оживилась, соскакивая со станков, кое-кто, застоявшись, успел спрыгнуть в зал прямо со сцены, пока бдительная Елена Степановна не пресекла их порыв. Кое-как направив детский ручеек в проход между кресел по направлению к выходу, она повернулась к Ане:

– Ты еще порепетируешь? Мне кажется, темпа во вступлении не хватает. Или сократить бы его, что ли… Затянутое оно, тебе не кажется? Прикинь, что можно сделать. Да, ты телефон оставила в номере на зарядке. Он у тебя разрывался, наверное, Витя названивал.

Отдав распоряжение, она с ловкостью, обнаруживающей многолетнюю привычку, сбежала по крутым ступеням со сцены и умчалась догонять своих подопечных.

Аня кивнула ей вслед и вынула из кармашка нотной папки карандаш. Вычеркнув из нот некоторые фрагменты, она несколько раз проиграла то, что получилось в остатке. Можно было уходить, но Аня медлила. Она скрестила руки и провела ими по предплечьям и плечам, почувствовав, как болят следы от ударов градин. Должно быть, непременно проступят синяки, и надо найти замену приготовленной для выступления белой блузке без рукавов.

Стукнуло сиденье в глубине зала, там, куда не доставал свет со сцены. Аня испуганно привстала с фортепианной скамьи, и увидела, что по проходу между креслами неторопливо идет к ней давешний молодой человек. Он переоделся, сменив джинсы и надев толстый пуловер крупной вязки. Он подошел к краю сцены, одним движением вспрыгнул на нее и подошел к роялю. Парень улыбался и как всегда что-то говорил, на этот раз успокаивающим тоном.

На месте входной двери в зал показалась полоса света – это охранник просунул голову и что-то спросил. Молодой человек ответил ему довольно громко и дружелюбно, на что охранник согласно кивнул головой и закрыл дверь. Парень поманил Аню за собой, указывая куда-то за кулисы. Взяв ее за руку, он сказал:

– Je m’appelle Olivier.

Не понять было невозможно, но Аня невольно растерялась, переспросив:

– Как? Оливье?

Он на мгновение остановился, недоуменно глядя на Аню. Она поспешила назваться:

– Аня. Меня зовут Аня.

Он кивнул, широко улыбнулся, и повел ее через какой-то закуток, включив по дороге тусклую лампочку в пыльном плафоне. Миновав еще несколько невзрачных помещений, он подвел Аню к крутой лесенке, ведущей наверх. Оливье пошел по ней первым, крепко держа руку Ани в своей горячей руке. Лесенка привела на широкий выступ в толстой каменной стене, огражденный металлическими перилами, нечто вроде балкона. Оливье широким жестом обвел открывшуюся панораму городка и его окрестностей.

Уже смеркалось, на улочках загорались цепочки желтоватых фонарей. Среди небольших, плотно поставленных друг к другу жилых домов, по большей части двух-трехэтажных, возвышались собор с колокольней, четко видных в прозрачном небе с загорающимися звездами. Чуть дальше, скорее всего, уже не в черте города, кое-где различались отдельно стоящие группы строений, окруженные полями и виноградниками. А по краю неба то ли клубились облака, то ли виднелись горы. Оливье что-то говорил, вероятнее всего, рассказывал об окрестных местах. Аня послушно смотрела туда, куда указывала его рука, и в который раз по приезде давала себе зарок как следует заняться французским. Вечер стал довольно прохладным, тянуло свежим ветром, особенно заметным на высоте. Оливье, должно быть, тоже почувствовал это, потому что он быстро стянул через голову свой пуловер и набросил его на плечи Ани, скрестив впереди свободные рукава. Аня поблагодарила кивком, но стояла в нерешительности – предстояло как-то дать понять, что ей пора идти. Молодой человек наклонился через перила и показал куда-то в сторону. Аня, вытянув шею, всмотрелась в полутьму.

Слева от них виднелась уже знакомая круглая площадь с остатками стены, крыша гостиницы, а за ними то, что еще несколько часов назад было городским парком. Теперь деревья стояли голые как в середине зимы, аккуратные дорожки и скамейки завалены грудами обломанных ветвей и сбитых листьев, небольшие легкие строения – павильоны, киоски – тоже были изломаны и искорежены. Казалось, какая-то злая сила одним движением смела все на своем пути и снова исчезла в никуда.

Снизу послышался уже знакомый голос охранника. Оливье отозвался, разведя руками, показывая, что пора уходить. Они спустились по лесенке вниз, все так же держась за руки. Охранник ожидал их на сцене со связкой крупных ключей на толстом кованом кольце. Он пошел через зрительный зал впереди, о чем-то переговариваясь с Оливье, как старый знакомый. Только на выходе из здания Аня спохватилась, что на ней до сих пор пуловер Оливье. Она торопливо сдернула его с плеч и протянула молодому человеку. Тот с легким поклоном принял пуловер и показал на вход в какой-то подвальчик, из которого доносилась негромкая музыка.

Аня решительно помотала головой, и Оливье, не настаивая, пошел рядом с ней через маленькую площадь к гостинице. Они уже стояли у самых дверей, под ярко светящейся вывеской, когда он о чем-то спросил, показывая не то Ане на грудь, не то на ее шею. Она не сразу поняла, но потом достала из выреза блузки медальон. Вещица выглядела довольно неприметно: тусклая, потертая, то ли немного погнутая, то ли изначально кривоватая. Из-за этого обычно Аня прятала его под одеждой, скрывая от посторонних глаз. Но Оливье смотрел на медальон внимательно, пристально, даже протянул руку, чтобы дотронуться до него, но не решился этого сделать. Аня торопливо кивнула, прощаясь, и вошла в вестибюль. Поднимаясь по лестнице, она обернулась – молодой человек продолжал стоять на улице, глядя ей вслед.

– Жену надобно брать, чтоб была с усестом основательным, плотным… – как бы невзначай проронила старуха над прялкой, метнув внимательный взгляд на молодого мужчину, сидящего в креслах, прикрыв глаза.

– Зачем это? – непонимающе обернулся он к ней.

Старуха сосредоточенно перебирала кудель узловатыми сухими пальцами, и ответила не сразу:

– Дак ведь… Примета верная – коли усест не тощий, не вертлявый, будет хозяйка усердная и бережливая… И рожать легче, опять же…

– Да!.. – усмехнулся мужчина – Тебя только послушай!

Он поднялся, завязал пояс шлафрока, подошел к окну, оперся обеими руками на подоконник, прижался лбом к холодному стеклу. За окном было всё то же, что и накануне: сыпал мелкий снег, ветер наметал сугробы к нижним бревнам людской кухни. Дворник лениво шаркал метлой, выполняя повинность сродни Сизифову труду – через полчаса, много через час, дорожку от барского дома снова заметет. Но раз барин приказал мести снег столько раз на дню, сколько надобно будет, невзирая на многодневную метель, значит, снова придется метлой махать.