Вячеслав Мунистер - Закат полуночного солнца

Помимо сего – по деревянным настилам катили бочки, тащили деревянные ящики, иногда с применением лебедок. В таком положении невозможно было попасть на судно, их бы заметили и очевидно спросили бы, что те делают, и, в итоге за пушечный выстрел от корабля отправили, пинком под зад. Но, как и все, кто, когда-то наблюдал за работой в порту с погрузкой грузов на корабль знал, чтоб без перерыва никак. Да и было темно, а освещение не справлялось. – Думаю, что через часа два-три они прекратят на время работу. – сказал белобрысый Сашка.

– Как бы лучшим образом зашкериться – промолвил Ваня.

– Тогда и постараемся. А что дальше то? Я на судах не был никогда. – Я был с капитаном на этом корабле. Ничего такого. Надо будет найти скромный уголок, возможно в машинном отделении – там, где двигатель. Там, скорей всего, жарко, да и работников много – так думаю. Надо осмотреться уже внутри. Каюту, конечно, мы не займем.

Капитан говорил, что все заняты будут.

– Ну хорошо, не знаю как ты, я подремлю немного, а то спать охота очень. – сказал Ваня.

На диком, нависающим над крайним третьим причалом, холме, в ожидании счастливого момента, лѐжа, на холодной земле всю ночь пролежали два «кашкета» в положении кобры, перед решающим моментом. До крайнего настила у кормы с этого места было секунд двадцать быстрой перебежки. И был прав Иван, что отдыху быть. А для кого отдых, тому и работа. Не зная времена, но примерно в четвертом часу утра, затемно, вся активность работников постепенно угасла, а потом и выключился световой прожектор, с небольшого административного здания. Перерыв должен быть относительно длительным – с час. Засим, ко времени раннего завтра – после шестнадцати часов работы, эта смена должна был замениться другим составом. Пребывая в сонливом состоянии, мальчики представляли свое будущее, предвкушая то, чего сами не знали.

«Воображение – это начало создания. Вы воображаете то, что хотите; вы желаете то, что воображаете; и, наконец, вы создаете то, что желаете»

Бернард Шоу

Чуть было не заснув полностью, тихой поступью, украдкой, как можно тише, босоногие и одичалые дети приблизились к своей внезапной мечте, проявленной в их сознании. Ветреная была ночь, полная луна боролась с бесконечно сменяющимися перистыми облаками, освещѐнные постоянно исчезающим лунным светом. Деревянный мостик – как вход в портал новой судьбы.

Не знаю как взрослые так легко и непринужденно таскали туда-сюда тяжелые ноши, но даже детям было трудно не потерять равновесие на узкой, и очень провисающему перекрытию. Трудно, действительно боязно, вниз лучше не смотреть – нет, там не бездонная пропасть. Но падать всегда неприятно, особенно на «каменную» подушку. Мелким шагом, жонглируя ручками, тренировали свое искусство оставаться в равном положении тела и духа по судовой сходни. Но все благополучно, подобие «трапа» выдержало.

Рука крепко зацепилась за палубу, а дальше они стали изучать судно, находясь уже в более привилегированном положении, без норова, свалиться или быть замеченным с суши. Обойдя надстройку – заметили открытую дверь. Позднее и большинство замеченных внешних дверей – были открытыми. Как оказалось, уже чуть позже, не просто так.

Увидеть что-то в обделенном даже лунным светом помещениях оказалось трудным делом. Здесь в помощь включалось шестое чувство, и конечно же осязание – искусство понимать прикосновения. Корабль издавал свои звуки, а шум ночного прибоя в стальные листы лишь усиливал таинственную напряженность. И действительно – весь этот шумящий ансамбль затмевал грохот от неаккуратных передвижений. А гвалт от ветра, раздражающего тросы и мачтовые составляющие, закрепленные, не самым достойным образом, лишь подчеркивал всю эту полифоническую картину.

Лестница железная. Спустились. Коридор между каютами, кажется, а может и лазарет. Не видно ничего, длинный путь, шагают, а вот зачем и куда – не мыслят. Вдруг слышен голос грубый мужской. Не разобрать ничего. Голос приближается, слышно шаги. Сторож заметил. Прятаться, да вот куда, все закрыто, впереди тьма, ничего не видно. Надо бежать. Добежали до конца, спустились в еще более нижний ярус – ребят засекли. Хоть бы что-то было, за что спрятаться, но нет.

Мрачный и чудовищный звук приближающегося титана сковал сердца притаившихся, за каким-то шкафом, стоящим в углу, по форме напоминающем в страшные секунды деревянный макинтош. На деле же это был обычный, крупный пожарный ящик, содержимое которого не отличалось от хранилища у пожарной каланчи – лопата, песок и ведра. Резкий щелчок рубильника и появился свет. Уже не спеша, заметив нарушивших его покой нарушителей, спускался по лестнице, огромный бугай, гора мышц и подкожного жира.

Его лицо испускало странные чувства – идиотическая улыбка, неправильной формы брови и с небольшой, мало кому заметной, но при пристальном изучении должным образом, подмеченным асимметрии лица.

Пару дней назад Ваня видел его – засмеявшись с его неумения разговаривать должным образом – структурированная речь была редким явлением в его жизни. Он был юродивым по мышлению, сыном давно умерших родителей, работающих ранее здесь. Его недюжинная сила и условная покорность в большинстве случаев устраивала здешних работодателей, платили ему мало, в основном вопрос содержания заключался в четырехкратном, не обязательно сытном обеде, который готовили ему и местным сторожевым собакам, чаще всего какие-то щи, каши и то, чем можно было забить огромнейший желудок, просящий постоянным образом о еде. Он редко болел и был прекрасным кандидатом для тяжелой работы. Многие считали его бесконечно добрым дураком, и да – этому были основания, он часто угощал конфетами беспризорников, работников, и проявлял достаточно дружелюбное поведение, в большинстве жизненных ситуаций.

Но, как и полагалось даже такому, как он, человеческая натура не однозначна, и противоречива. Всякий раз, когда была большая луна – он менялся, становясь более замкнутым, озлобленным, весной и осенью он также проявлял не самые милые эмоции, играя роль злого шута, издеваясь периодически над тем, кого не знал и знал слабым образом. Очень жаль, что его судьба лишила его, при его прекрасных антропометрических показателях главного – рассудка, сопоставимого с среднестатистическим жителем его времени.

Он мог быть тяжелым атлетом, культуристом, ибо все было при нем. А с каких мастерством он крутил в одной руке тремя огромнейшими пальцами полупудовые бочки с вином.

Ему, правда, не говорили о содержимом бочонков, так как он имел грех к алкоголю, после чего, как и любой другой человек, правда в более малых дозировках, приводящего у «нормальных» для его веса, к легкому и среднему опьянению, буянил так, будто выпил три литра красного зелья. Выглядел он как скала, весом в пару центнеров и высокого роста. Такого высокого, что так редко заходил в каюты малых кораблей, чтоб не проломить затылком потолки. Сила есть – ума не надо.