Вячеслав Мунистер - Закат полуночного солнца

Стена самым злым образом окинула взглядом непрошенных гостей и что-то сказав, странно, чудаковато, посмеялся, и начал приближаться к шкафчику, где в самом углу сидели «диверсанты». Саша понял, что этот человек неадекватен, и тихо об этом сообщил Ване. В свою очередь подопечный капитана судорожно искал в карманах штанишек перочинный ножик, он чувствовал его, но не мог найти, какая-то проблема была в заднем кармашке, нервно покусывая нижнюю губу, которую едва нашел, ибо она была такой тоненькой. Голем вплотную подошел к слугам Гулливера. Да, именно слугам, так как иначе описать физическую разницу между ними – было бы не точно, а так, даже упуская художественный смысл, наиболее верным образом.

Ножик был вытащен сразу – в надежде прекратить напор юродивого. Но это лишь стало спусковым крючком – триггером. Заметив блестящее перо, направленное в его адрес, он, быстро прокрутив в голове ситуацию и принял окончательное решение – атаковать. К тому же он вспомнил насмехающегося над ним несколько дней раньше – это его вольная, тонкая и очень болезненная натура, сродная его психологическому типу, моментально высвободило бурю негативных эмоций, перерастающих в агрессию. Работая сторожем, он досыпал последние часы своей негласной смены, сидя в рубке капитана, устав после бессметного числа кругов по палубе. Он был раздражен сильным ветром, случайно глянул вперед, где заметил робких нарушителей его территории.

У таких людей активно включается компонент «своего», словно у животных, живущих не коллективами, а одиночно – как иногда волки, чаще тигры, не мыслящие тем, что их пространство будет заполнено чужими. Для этого «тигра» двое мальчишек оказались загнанными гиенами, и он готовился к наказанию для них. Слабое помахивание ножиком, попытки толкнуть и сбежать от истукана не получились. Он взял с жуткой силой двумя руками за шиворот и Сашу и Ваню, словно слепых котят, и попеременно борясь с буйными жертвами в его руках. Саша попытался ускользнуть от его «попечительства» Порвалось то, что было в качестве верхней одежды, но убежать ему не удалось, он, швырнул Ваню об пол, прямо лицом, обеими руками достал до шеи Александра, пытаясь придушить, оттащил к себе, затем, будто и не было ничего, почему-то отчаявшись также молниеносно, сменил поведения, стал тащить обоих, но уже отпустив – подбадривая ногами под зад, словно обуздывая лошадей, но те не сдавались, все время стараясь оторваться и сбежать.

Глаза его налились кровью, словно говоря – «зря, очень зря». Ваня достал нож. Ведь, как поговаривали здесь, его отчим, будучи пьяным, при нем – еще совсем мальчике, зарезал его мать кухонным ножом, что оставило глубокую борозду в памяти этого человека. Но кто знал, кто знал, что такой серьезный дядька мог изменить свои истинные помыслы, которые не были таким страшными на самом деле, в дикую ярость, с напряжением, усугубляемым дурным влиянием текущей фазы луны.

Он долго искал подходящее место, где намеревался упрятать мальчишек. На протяжении всего времени предпринимались даже попытки укусить за руку, но этот огненный Прометей даже не обращал внимание на такого рода деятельность в его отношении. Ничего не могло остановить его настойчивое желание. Нет, гальюны – отхожие места, не подходят. В ахтерпик – не попасть.

В разочаровании, куда же деть жертв своей ярости? Он плохо разбирается в судне – имея лишь базовые представления, уровня опытного пассажира. Надоели ему ребята – и он со спокойствием мясника отрубил обоих ударом по голове. Кажется, что не убил, так как мог. Дыхание наблюдалось, ребята находились в бессознательном положении. Истукан тянул их прямо по полу и ступенькам.

Лица и тела были в множестве ссадин, у Вани – после удара лицом об половую поверхность, началось небольшое носовое кровотечение. Гигант бродил возле камелька – поднявшись на время в машинный блок, блуждая вокруг машинной шахты и множества кладовых, но все они были основательно закрыты. Все не то, все не то – подумал сторож, которого мило, словного маленькое дитя, звали все без разбору, Стѐпой.

И вновь спустился на уровень ниже – и продолжая тащить тела, спустя минут десять, нашел крайнее кормовое хранилище, расположенном рядом с малым грузовым отделением – корабль был модифицирован и некоторые его составляющие отличались от первоначальных.

Он обнаружил вход в помещение – оно было крайне малым, без доступа к солнечному свету, окруженное какими-то небольшими кладовыми со всех сторон. Мощнейшая деревянная дверь, оббитая толстенным слоем стали с внешней стороны, а с внутренней – какимто поглощающим материалом черного цвета, стопками книг, заваленных до дверей в высоту в несколько в пару футов-саженей. Свертки карт и множество – больше десяти, запиленных компасов, разбросанных крайне небрежным образом, возможно, от морской качки. Здесь было очень и очень много пыли. Любая макулатура – прекрасное сборище пыли, даже в таком замкнутом помещении. Освещение здесь было – управлялось с соседнего распределительного узла и представляло собой одиночно висящую лампочку накаливания, у которой очень и очень оборвется жизнь – нить накаливания. Забросив, будто мертвый груз, мальчишек – он закрыл дверь, взял в руки висящий без дела, на стальном колечке, удивительно ржавый, так как на судах всегда следят за состоянием замочных компонентов, винтовой ключ, и закрыл дверь, с облегчением вздохнул, и как ни в чем не бывало, с большой улыбкой, что-то распевая, вероятно Марсельезу собственного «производства», стал постепенно убирать немногочисленные следы, при помощи найденной части бесхозного сукна, убирая следы грязи от обуви мальчишек.

Сам же Стѐпа был педантом и чистюлей, в рамках своего образа жизни, привычка, данная в детстве, намертво отложилась в его мышлении, и он по несколько десятков, а осенью и зимой – и сотен раз в день, смотрел за своей чистотой, возможно, таким образом, для того, чтоб привлекать барышней. Ничего не подозревающие мальчики, лежали без сознания в закрытом далеком, темном и отчасти даже сыроватом помещении, еще не понимая сложности ситуации, в которую они поймали. Сильный удар вырубил их надолго. Стѐпа убрал все, что видел и вышел на палубу – начинало светать. Он был рад тому, что скоро наступит долгожданный отдых, и смиренно ожидал смены «караула». До отплытия «Гельвеции» оставались сутки. Сколько кораблей он уже встречал и провожал, а сколько было еще впереди – с застывший детской гримасой он продолжил мирно спать. Ведь больше и делать нечего было, за исключением разве что приѐма пищи – но сон был выше этого желания.

***

Ровно через сутки – заступив на вахту, с наблюдательной вышки, одиноко стоящей за злополучным холмом, он, уже и забыв, что делал, мирно и весьма спокойно, провожал взглядом «Гельвецию». Никому ничего не сказав. Непонятно, что творилось в его голове, почему он решил закрыть мальчишек, может здесь был фактор того, что он вроде бы как понял, зачем они туда пришли, но с другой стороны – нож, сопротивление, вместо помощи, он тоже не был лишен романтизма бегства – ну не совсем же он был идиотом, раз ему поручали охрану судов и были им довольны. То есть определенные способности мыслительного характера в нем были заложены…