Мария Солодилова - Театральная сказка. Книга рассказов

А лозоходец вскоре на машине разбился, Петя-то как раз с похорон и ехал к себе в Златоуст…

Загорелся я этим делом, решили мы с ним идти. Парнишка обрадовался, спортом заниматься начал… На свою голову… Весной забрали его в армию, а там поставили какой-то склад охранять… Как там рвануло чего-то – он друга прикрыл, а сам – насмерть… Сегодня как раз годовщина…

Выпили молча, по обычаю не чокаясь…

– Вот и весь мой сказ. Крышка, одним словом…

От неловкого движения зазвенела крышка на масленке в малахитовых разводах, и разбилась ровно пополам, брызнув на палас искрами мелких осколков.

– А я думал – настоящая… – привстал, качаясь, Сережка…

28.08.99

Сентябрь – месяц прописной: для кого он начинается с прописей, для кого – с прописки.

Анюта, старшенькая (от первой жены) как раз в школу пошла, обещала письмо написать, как научится… Говорил с ней по телефону, перед отъездом, еще с работы… Со Светкой поговорил тоже – все у нее нормально, замуж второй раз вышла, но вроде тот мужик – ничего, не против, чтобы Валера с дочкой виделся, а то бывают же…

И когда только у них прописи кончаются? В октябре, ноябре?

В этом году не получилось к ним в Свердловск съездить – весь отпуск на ремонт ушел, а сентябрь пришлось просидеть дома – за матушкой после сердечной операции присматривал, сына в садик устраивал. (Младшенький – от Юльки, второй жены, здесь его почему-то не принимают). Да Кольке там и лучше будет, у бабушки-то, тут за ним – никакого присмотра, одна нервотрепка…

Приехав в Москву утренним поездом последнего дня сентября, Валера почувствовал себя таким усталым, что рухнул на общажную кровать и проспал до обеда.

К вечеру, простирнув дорожную одежду и вымыв полы, с мокрыми после душа волосами, он занялся настройкой телевизора.

Дело в том, что через несколько минут должны были передавать прямую трансляцию игры наших с Израилем, а видимость – то ли из-за дождя, то ли из-за плохонькой антенны, то ли из-за чего-то еще – приближалась к нулевой, и обиднее всего было то, что комната у Валеры особенная – с видом на Останкинскую башню. Слышно замечательно, но вот изображение… Раньше бы с телевизором можно было как-нибудь разобраться, но сейчас уже некогда терять время.

Сообразив, что проще придвинуть саму Останкинскую башню, чем уговорить ящик не блажить, уложил телевизор на бок – там, видать, отошел какой-то контакт – почему-то на боку он показывал намного лучше.

…И когда только Юлька успела ему шею свернуть? Уезжал – все нормально работало, как раз после ремонта… Ну, сейчас с нее не спросишь – уехала на неделю к своим: отца на скорой увезли, но вроде все обошлось, сегодня звонила…

А телевизор теперь придется смотреть с кровати, тоже лежа на боку.

Вдруг кто-то ни за что ни про что вбухал в дверь три мощнейших удара, отчего щеколда резко задребезжала.

И чего они стучат, будто началась третья мировая?

Вполголоса матеря любителей вечерней пьянки из пятьсот тридцать второй, которым вечно не хватает стульев, Валера направился к двери, поскрипывая елочками светлых паркетин.

Правда, вместо шатающегося от вечного опохмела Володьки с играющей на свету лысиной и хохлацкими усами, на пороге образовались два слегка подмокших мента – упитанный лейтенант с яростно курчавящимися волосами да какой-то неприметный сержантик.

Почти в один голос они гаркнули: «Проверка паспортного режима!» и, воспользовавшись гостеприимно распахнутой дверью, протопали сразу шага три в мокрых ботинках; причем лейтенант, у которого волосы вились скорее от природы, чем от дождя, бегло глянул на часы и уставился в телевизор, склонив голову набок.

Второго проверяющего тоже привлекло резкое мерцание экрана, но из-за валериной спины он не мог ничего разглядеть, поэтому занялся паспортом.

Что до паспорта, то он у Валеры, конечно, был, но вот регистрационного листочка в нем не обнаружилось.

Пока Валера объяснял, что приехал сегодня, а паспортистка будет только завтра, реклама как раз кончилась, и кучерявый лейтенант, выступив

из двух лужиц, сделал полшага к телевизору и прислонился к косяку.

Тем временем сержантик, которому из-за напарника даже краешка экрана не было видно, недовольно заметил, что прописываться положено с первого сентября, а не с первого октября, и что процедура регистрации занимает всего две недели…

Валера, раздосадованный уверенным тоном сержантика, не стал объяснять, что без паспорта даже билета в свою секретку-запретку не купить, не говоря уж о том, что в прошлом году регистрация заняла полгода, весьма некстати наложившись на очередную эпидемию гриппа. В ответ на сержантов монолог он лишь ответил, что не успел, «так получилось», но обязательно займется завтра.

Сержанту уже не впервой было доводить прописные истины до сведения незарегистрированных граждан, но почему-то сейчас он заметно нервничал: зачем-то листал паспорт, переминался с ноги на ногу в двух своих аккуратных лужицах, прислушиваясь к каждому слову комментатора и внутренне досадуя на сопение напарника, скрип паркетин, длинную фигуру Валеры, оконтуренную штрихами экранных вспышек.

Словно очнувшись, сержантик спросил студенческий – видно, втайне надеясь, что Валера отойдет и можно будет глянуть хоть краем глаза.

Валера отошел, пошарил в столе, быстро вернулся на то же место, стараясь не наступить ни в одну из лужиц босыми (любил ходить босиком по чистому полу) ногами, обреченно повернулся лицом – к сержанту, спиной – к телевизору. Ему хотелось надеяться, что после первой же рекламы проверяющие, наконец, уйдут, и остальное можно будет спокойно досмотреть.

Сердце кучерявого лейтенанта то ухало куда-то вниз, то взлетало вверх, словно футбольный мяч, отдаваясь резкой болью в подмышку, будто болея одновременно и «за них», и «за наших».

«Наши» начали сильно, но и прожаренных своим божественным солнцем израильтян (а за окном-то – стеной! Когда ж все это кончится?)

нельзя было упрекнуть в плохой игре. Обстановка, что называется, с каждой минутой накалялась, это было ясно и без комментатора.

Нагретые дождевые капли, стекая по лбу, огибали крылья лейтенантского носа и надолго задерживались в носогубной впадине над толстой малиновой губой.

Лейтенантов напарник, раскрыв студенческий, не обнаружил в нем печати на текущий год, спросил – почему нет, пропустив великолепный одиннадцатиметровый Потапенко и едва ли расслышал валерин ответ из-за гула болельщиков.

Да и сам Валера, казалось, не думал ни о прописке, ни о печати в студенческом, стоя уже вполоборота к телевизору и жалея, что нельзя хоть присесть, пока эти двое тут.