Мария Солодилова - Театральная сказка. Книга рассказов

После такого великолепного пенальти проверяющие, казалось, начисто забыли – зачем они здесь, поэтому Валера осмелился обернуться к телевизору, даже убрал прожженную солнцем шторину, отделявшую комнату от импровизированного коридора.

За окном, между тем, заметно просветлело, ветер сменился, и оглушающий барабанный стук по карнизам перешел в мягкое шуршание дождя по листьям, а в телевизоре уже не так заметно рябило.

Подсохший лейтенант, у которого уже затекла шея от долгого стояния, неожиданно спросил – а почему это телевизор на боку лежит, на что Валера, ругаться с властями не любивший, ни с того ни с сего рявкнул: «А нравится мне так!», и тут же некстати вспомнилось, что в том году пол-общаги загремело в ментовку из-за неувязок санэпидемстанции с паспортным столом, но тогда все решилось за считанные часы, а сейчас, на ночь глядя, когда он один…

Было уже поздно. Лейтенант решительно отодвинул детский стульчик, пододвинул себе настоящий, с сомнением покачав его рукой, достал бумагу, щелкнул ручкой: фамилия-имя-отчество? год рождения?

Хуже и быть не могло.

Теперь сержантик, выступив из полупросохших лужиц, занял место у косяка.

Пока кучерявый составлял протокол, то и дело поглядывая на экран, первый тайм близился к концу.

На последней минуте первого тайма Валера от неожиданности вздрогнул, обернувшись к телевизору, выплеснувшему восторженные вопли израильтян, размочивших счет, после чего сразу пустили рекламу.

Единственная лампочка в люстре светила тускло и будто неохотно. За окном, в просвет раздвинутых шторок, слезилась длинными огнями ночная чернота. Нервная пульсация экрана обрызгивала стекла валериных очков жидкими бликами куцых молний, от частого моргания глаза уставали.

Лейтенант за столом в задумчивости оторвался от бумаги, словно не веря, что все это только что сам написал и, сочувственно пощелкивая ручкой, спросил: «А почему все-таки без прописки?»

Валера поспешил сравнять счет в свою пользу, объясняя, что матушка после операции, да вот ребенка в детсад устраивал…

Лейтенант, словно поддакивая, понимающе кивал, щелкая ручкой, потом встал, близоруко поднес к глазам бумагу, скомкал, шутовски занес ногу, будто собираясь отфутболить подальше, но, передумав, поискал глазами мусорное ведро, легко отпустил туда комок сероватой казенной бумаги. Переглянувшись с сержантом, направился к выходу и уже на пороге бросил: «Чтобы в первый и последний раз! Еще придем – чтоб была регистрация!»

Резко развернувшись, они вышли.

За время долгой рекламы можно было даже без лифта спуститься на первый этаж и в будке охранников досмотреть тот матч, о котором Валера потом не раз вспоминал с сокрушенным сердцем: «Продули! И ладно бы канадцам, а то, – вздыхал он, – евреям…»

– Москва, 1999

Сегодня повезла я гостей на остров Веры, хоть и не отошли они от вчерашней поездки за грибами. Да у них уже отпуск кончается, билеты куплены, телеграмму отбили, а мне надо вечером тащиться в свою пыльную челябинскую общагу.

Мы переночевали у знакомых в поселке, чтобы выехать пораньше, да все равно встали только в десять. То есть по Москве-то еще восемь, но для нас уже поздновато. Задержались еще, потому что Юльку вырвало – ее и вчера, после грибов, рвало – да мы посчитали за отравление, скормили чуть не килограмм угля… А сегодня от запаха вареных яиц и хлеба с маслом побежала она в ванную… Вот Сашка и сидит как пришибленный – будто раньше не знал – откуда дети берутся…

– Давай сменю?

– Я еще не согрелась, – мотает головой Юлька.

– Я у вас постоянно мерзну, – проснулся Сашка, – еще с поезда, только подъезжать стали…

– Ага, мы еще не поняли – чего это народ с вечера под одеяла полез, ведь целый день жарило, как в духовке – в собственном поту… Зато с утра и под матрасами не успели согреться – проводники растолкали…

– Даже столб Европа-Азия прозевали…

– Ночь, темно, какой там столб…

– Это по Москве ночь, Сан Саныч (Сашка – москвич, туда и Юльку увезет из ее родного Липецка), мы на два часа раньше живем… «С Востока – свет, с Востока – сила»…

– Вот они, бажовские места – с утра зуб на зуб не попадает…

– Места у нас не бажовские, а пугачевские… Вы-то в своих чеховских садах гуляете и не знаете, что все иначе бывает… Да и я, пока в

Липецк не съездила, русскую литературу не понимала – все эти сады, пруды, Чайки, поющие майские лягушки, моченые пьяные яблоки с голову первоклассника…

– Зато у вас уральская наливная размером с вишню, а в сентябре – холодрыга, будто это ноябрь! Так и останется для меня Урал как вечное ледяное утро…

Горький морок обнимал озеро как пар от дыхания глубинных незасыпающих ключей.

– Смотри – самой воде холодно!

От легкого шевеления воздуха Тургояк и впрямь будто познабливало.

– Говорили же русским языком – приезжайте летом, так нет – и свадьбу отложили, и нас зазря пропарафинили… Ничего, еще разочек проморозит на Златоусте – потом в своих Москвах да Липецках отогреетесь…

– «Не верю» Станиславского, – сказал Сашка и, перехватив у Юльки весло, отправил ее на нос – меня уравновешивать.

– Правильно хоть плывем, Рамиля Петровна? А то оледенеем тут…

– Правильней некуда, Сан Саныч…

– А долго еще? – обернулась Юлька, убирая челку со лба.

– Да вон он. С того берега совсем близко…

– Небольшой островок…

– Уже почти полуостров. Новые русские сюда на джипах ездят.

– А новые татарские братьев в лодку запрягают…

– Пришибу! – (Сашка мне хоть и двоюродный, хочется его иногда веслом шарахнуть или чем под руку попадется.) – Если устал – дай мне одно весло…

– Да ладно, я же в шутку…

– А я уж подумала – выдохся…

– Лодку не раскачивай, – проворчал он завозившейся Юльке. – Выходите, а я привяжу…

– Ты хоть сначала найди – где привяжешь…

– Да выходите вы, не мешайтесь…

Плеск шлепающихся весел, мокрый звон цепи, привязываемой к березе; небо морщится, как вода под ветром, но ветра нет, только на березах дрожат мелкие влажные листочки. Туман рассеивался медленно и кое-где еще висел клочьями.

– Мхом пахнет, – заметила Юлька.

– Да, здесь сыровато…

Сквозь березы уже просматривались темные валуны, разбросанные вокруг пещеры. Мы шли осторожно, подскальзываясь на мокрой листве и отсыревших рыжих иглах, пробираясь от раззолоченного березового входа к темной, молитвенной сердцевине острова. Юлька, шедшая последней, вдруг остановилась:

– Как будто кто-то идет…

– Да нет, никого…

– Мне показалось – лодка…

– Пойду цепь проверю…

Сашка ушел, а мы стояли перед пещерой. Юлька встала вровень с валуном и удивленно провела рукой по влажному краю камня, будто не веря, что такое бывает. Сырость камня от утреннего солнца была не холодной, а чуть тепловатой, как смертный пот уже остывающего зверя…