Игорь Сирица - Лестница в небо Вячеслава Ткачёва. Исповедь белого генерала

Как отец, так и мать с головой уходили в свои хозяйственные дела, и я был с раннего детства представлен сам себе, обвыкаясь с окружающей меня обстановке: в саду, на кухне, в конюшне, на мельнице, в маслобойне, на пруде, на выгоне, в табуне, в поле.

Самое раннее детство – до 5-летнего возраста – не осталось у меня в памяти, но, как рассказывали мои старшие сестры, я рос на женской половине – с мамой, и страшно боялся и стеснялся своего старого отца, – не дай Бог увидеть меня в нижнем белье! Меня долго, – до 8 лет, когда родилась моя младшая сестра Вера 28 28 Вера Матвеевна Ткачёва родилась около 1893 г. , – считали последышем, все баловали и называли «мизинчиком» или «кобчиком» (за мой кривой нос) 29 29 В то время Ткачёв выглядел так: «В черных брюках, в белой блузе, волосы под «ёжик‟». / ГАКК. Ф. Р-1559. Оп. 1. Д. 70. Л. 141. . Говорили, что я до 2-х лет не отказывался от материнского молока, и нередко меня можно было видеть с маленькой скамеечкой, которую я пристраивал возле сидящей в саду матери, и с наслаждением приникал к ее груди.

Мое самое раннее отчетливое воспоминание (когда мне было около 4—5 лет), это поездка в станицу Ханскую 30 30 Ныне станица в городском округе Майкоп Республики Адыгея. на свадьбу Липочки Ткачёвой, куда съехалась многочисленная родня из окрестных станиц. Я с мамой ночевал в старой хате, где-то на окраине станицы. Как сейчас помню звонкий, неумолкаемый в течение целой ночи, концерт многочисленных сверчков.

Другой яркий факт примерно в те же годы – это приезд, по окончании института, моей сестры Лены. У меня и сейчас перед глазами ее подарок из Петербурга: красиво раскрашенный, металлический заводной волчок, вертящийся, с музыкой, на полу длинного застекленного коридора нашего дома. По тому времени этот подарок в станице был чудом, к тому же я вообще тогда никаких покупных игрушек не имел.

Третий факт, тоже примерно в те же годы моего раннего детства – это возвращение «раскаявшегося грешника», нашего старшего табунщика черкеса Хакутежа, на обязанности которого было ловить арканом в табуне диких лошадей – «неуков», выезжать их под верх, лечить, таврить, плести из конского волоса арканы, обучать нас, мальчиков – брата и меня – верховой езде. Вообще, он играл не малую роль в нашей семье. Он как-то, облюбовав в табуне самую красивую и отличную в езде лошадь, сбежал с ней в Кабарду, где долго пропадал. Конокрадство в то время процветало и считалось не грехом, а лихостью у черкесов. Этого факта я не помню, но его «покаянное возвращение» (конечно, без украденной лошади) и разговор с моим отцом врезался в моей памяти. Отец его основательно поругал и снова принял на ту же должность старшего табунщика (в этом сказалась отцовская черкесомания – особая симпатия к его бывшим врагам на бранном поле). Хакутеж часто вспоминал с огорчением эту «вразумительную» беседу с ним моего отца и всегда говорил: «Зачем ругаль, лючше плетью побиль!»

Самым ярким воспоминанием в этот период моего раннего детства была свадьба моей старшей сестры Мани. Видимо мой отец – старый вояка, заслуживший бранными трудами и кровью свое богатство и создавший семью – хотел отпраздновать эту свадьбу дочери-первенца как-то особенно: из окрестных станиц и из Екатеринодара 31 31 До 1920 г. центр Кубанской области. Ныне Краснодар – краевой центр. была приглашена многочисленная родня и знакомые, а также офицеры пластунских (4-го, 6-го и 8-го) батальонов, стоявших тогда в Майкопе. Оттуда же был привезен и нанятый оркестр пластунов. Для пропитания всей этой оравы в течении 3-х дней был зарезан бык, несколько баранов, птица. Вино и водка, как говорится, текли ручьем.

Я был личным шафером сестры. Помню, как меня позвали в спальню, где стояла у зеркала бледная, взволнованная, с осиной, затянутой в высокий корсет, талией невеста, одетая в шелковое белоснежное подвенечное платье с длинным шлейфом. С ее головы, украшенным красивым fleur d’orange 32 32 Флёрдоранж (с фр. «цветок апельсина») – белоснежные цветки померанцевого дерева. , спускалась предлинная, до самого шлейфа, фата. Мне прикололи на груди эмблему шафера – маленький букетик из белого воска, перевязанный белой шелковой ниточкой, и объяснили, что я должен одеть на правую ногу невесты маленькую, изящную шелковую туфельку (что я и сделал), а в церкви должен буду носить шлейф.

Я ехал в церковь вместе с невестой. Как только мы вышли из экипажа, началась моя роль шафера. Нас встретил жених, который взял свою будущую половину под руку, и провел ее на середину церкви, а я, приподняв слегка шлейф, торжественно следовал за ними. Носил я шлейф и в то время, когда священник водил молодых вокруг аналоя.

Из церкви я ехал, как личный шафер невесты, вместе с молодыми. Как только мы вошли в наш сад, грянул встречу духовой оркестр пластунов и я, разинув рот (это было для меня тогда никогда невиданное и неслыханное еще зрелище), остановился, застыл в недоумении и в восторге, и забыл все свои обязанности. Как прошла невеста со своим длинным шлейфом по саду до дома я не знаю. На этом и окончилась моя роль шафера. К сожалению, загипнотизированный музыкой, я прозевал интереснейший акт при встрече молодых моим отцом и матерью на пороге дома, которые обсыпали обвенчанных хмелем с миниатюрными серебряными пятачками и благословили их иконами. На другой день кто-то из нашей прислуги мне хвастался, что они собрали на пороге дома немало блестящих пятачков. И я невольно позавидовал их счастью.

После 3-дневного пира дома, молодые выехали в объезд родичей в окрестных станицах. Этот объезд длился около недели. Свадьбы вырвала из нашей семьи сестру Маню, уехавшую в Екатеринодар, и в станице остались, кроме отца и матери, мои сестры Лена и Нюра 33 33 Анна Матвеевна Ткачёва родилась 12 августа 1883 г. (ГАКК. Ф. 396. Оп. 2. Д. 619. Л. 6об.). (последняя была моим сверстником – старше меня на год) и я. Старший брат Вася учился с 1890 года в Нижегородском кадетском корпусе и бывал дома лишь во время летних каникул.

Наличие в семье образованной и воспитанной молодой девушки Лены наложило известный отпечаток на нашу жизнь и имело большое влияние на нас с Нюрой. Лена была интересной и видной по внешности молодой девушкой, имела кристально-чистую душу и обладала исключительной добротой. Она отлично играла на пианино и с большой душой и умением пела все модные в то время романсы. Отец, сидя в уютном углу гостиной комнаты на диване, заслушивался ее музыкой и пением. Он с гордостью следил за успехами любимой им дочери у молодежи (главным образом, в офицерской среде в Майкопе) и отвергал, не насилием своей воли, а добрым советом, притязания недостойных, по его мнению, ее руки претендентов.