Дмитрий Лукин - Из жизни Димы Карандеева

Ну вот, а почему он тогда чувствовал, что он как Наполеон умеет хватать удачу за хвост, он считал, что все уже в кармане… И Алексей переживал: «Ну почему, даже через очень хороших знакомых нельзя пристроить настоящее творчество!..»

И он мечтал и мечтал о славе и деньгах и продолжал не любить своих собратьев, пишущих, как ему казалось, только о детях и кошках – они эти рассказы никогда никуда не пристроят. Особенно не любил он одну писательницу из литинститута, которая как-то прямо на семинаре заявила, что не хочет славы. Нет, в своих манифестах, выпущенных во всеуслышание, он тоже не хотел славы, но на самом деле… Больше всего его раздражали в искусстве правильные лица. А самому ему нравилось манерничать и эстетствовать. Он обожал красиво одеваться – только, конечно же, не на работу – и тратил на это последние деньги. Когда при нем кто-то упоминал о теплых странах, он тут же напрягался, думая, что вот сейчас обнаружится, что он нигде не был, ни в одну страну не выезжал.

Из всех писателей он продолжал уважать только тех творцов, кому удалось совместить искусство и деньги. Он все так же презирал нищих пьющих гениев, считал, что нельзя называть гениями слабых людей. Шаров очень уважал Толстого за то, что тот был граф и состоятелен, а значит, имел право заниматься литературой, Тургенева боготворил за что-то подобное и еще за умение бело, с шиком одеваться. А так же любил французскую литературу, за ее блестки, фарфорность и любовниченье, и продолжал ненавидеть многое из отечественной за гиперморализм и, как ему казалось, публицистичность.

Уже сама принадлежность Пушкина к дворянам успокаивала Шарова – значит, тоже имел право писать. «Но с другой стороны, он жил на отцовские деньги, постоянно просил их ему высылать…» – огорчался Алексей.

Но больше всего, Шаров завидовал, как ни странно, не писателям, а олигарху Березовскому – по мнению Шарова, самому творческому человеку. Алексея удивляло, почему Березовский не напишет книгу психологичнее, чем Достоевский, ведь, наверняка, в людской психике он понимает больше, потому что, в конце концов, он же сверхпрактик…

Когда Алексей писал свой первый коммерческий роман, он очень устал и буквально душил себя мыслями, что хочет от него качества, что он потратил на него три года, а это всего лишь эротико-юморная безделушка. Да, смешно, да с претензией на модность, да, он вожделел каких-то из этих героинь, запечатлел те любовные моменты своей жизни, которые считал обязанным зажать между коленок памяти, но…

Татьяна любила сама предложить ему устный, нервный рассказ о современных богатеях, какие они все жадные и жестокие. Татьяна опять пела о своем олигархе, о том, какой он скряга и как он не хотел отсылать книги заключенным, а она упрашивала его заняться благотворительностью, и только ей удалось переубедить его.

– А хочешь, хочешь, я тебе еще расскажу, тебе пригодится для литературы…

И Татьяна рассказывала что-то новенькое:

– Один раз он мне сказал: «Вот теперь, как привыкла, попробуй расстаться с роскошной жизнью? А? И добавлял: вот и я не могу! А несколько раз я видела его жену. Конечно, супер-тетка, но уже старая, лет сорок…» – было видно, что Татьяне хочется говорить и говорить:

– А когда ты будешь знаменитым, я бы хотела… Но какой же он жадный!.. Но писателей он подкармливает, потому что, в конце концов, они все равно принесут ему прибыль. Так – собирает их и дает им по пять тысяч долларов. Он очень не дурак, он дружит с Татьяной Толстой… Вообще они там с редакторами писателей подгоняют. Вот когда тебе бы надо было отдавать ему рукописи, когда все только начиналось. Печатали все, я сама читала их, мы с сестрой их отбирали. Такие дурацкие попадались…

– Господи, с кем ты общаешься! – опять отчитывала Шарова Татьяна. – Этот самый С.!.. Ведь он же какой-то… как это… дворовый… А этот К.!

А как-то она опять позвонила ему, когда Алексей был на своей тяжелой работе и, услышав на фоне матерные голоса, снова сказала:

– Фу, какой ужас! Где ты работаешь?

Он в который раз соврал ей что-то, но она еще не раз возвращалась к вопросу его круга общения.

– Русские люди дураки, – опять говорила Татьяна, – их можно обманывать бесконечно, и они же тебе сами еще благодарны будут. Господи, что за менталитет! Рабы!

Иногда разговоры переходили на личные темы, и один раз она сказала:

– Я хотела бы общаться с тобой долго-долго, всю жизнь!..

Шаров что-то пробурчал в ответ.

Он несколько раз передавал через Таню и те свои сочинения, которые считал вполне коммерческими, но не забывал вставить в них что-то такое, чтобы ему не было стыдно за их качество перед самим собой. Чтобы вещи эти не были дешевыми детективными поделками.

Но рукописи регулярно возвращались назад, и Таня говорила, что главный редактор почему-то их отклоняет.

И один раз Таня сказала:

– Бросил бы ты литературу – ведь ты же с головой…

У Шарова аж перехватило дыхание, таким неожиданным показалось ему ее предложение.

– А что делать? – выдавил он из себя.

– Деньги зарабатывать.

– И стать олигархом?

– Почему олигархом? Просто деньги – очень важная вещь. Пусть не самая важная, но… А ты умный, ты бы мог…

Алексей нахмурился, как это он уже не раз проделывал в присутствии Татьяны.

А ему-то казалось, что чем он быстрее двигается и говорит, тем быстрее придет к нему слава. Он думал, что чем больше поведением ты походишь на Бориса Абрамовича Березовского, чем суетливее ты, тем больше у тебя шансов на успех, но в голову ему почему-то не приходило – а какое отношение это все имеет к литературе? И он вспоминал, какие из себя светские вечеринки и светские красавицы на них, и что готов сделать что угодно, только бы быть с ними. И он опять явственно видел свои «Лолиты» или «Парфюмеры», или «Коды да Винчи»…

В тот раз Алексей пришел в бешенство и сильно наорал на Татьяну, даже замахнулся.

Их роман продолжался. Татьяна то гладила его по голове и упрашивала о том, что он не мог сделать, либо опять кого-то ругала, как настоящая старушка. Она все время звала Шарова за границу, не понимая, что у него денег едва хватает, чтобы обеспечивать свое существование, и он злился на нее еще больше, потому что не мог открыть ей тайны.

Потом Шаров уже вовсе перестал себя контролировать по отношению к ней, пожалуй, слишком часто повышал на нее голос. А еще она уже слишком мешала ему общаться с другими музами, к которым он стал просто рваться…

И вот Шаров подумал, что пришла пора расставания. Общение с Татьяной душило во всем. Все равно она ничего не может сделать, чтобы печатали его явные хиты. А как же ее сестра? Неужели он не увидит ее больше? Ничего, он покорит ее уже напрямую, когда станет знаменитым. Обязательно, обязательно покорит.