Кристина Новосельцева-Рено - Продавец минут

***

Меня заманивали остаться жить в Испании. Мне говорили: поступай в испанский вуз на докторадо (в аспирантуру), проживёшь три года – получишь гражданство, и вся Европа – твоя. А у меня бывает только два состояния: много думаю – не делаю или делаю – не думаю. На тот момент было время второго.

Назавтра я отправилась в Жиронский университет. Горячим утром в пустынном городе я шагала с фотоаппаратом и снимала ягоды и цветы, что выглядывали отовсюду. Маленькие средневековые улочки сменились широкими современными, американскими, что переросли в холмистую дорогу за город. Горы обрамляли Жирону, создавая чувство безопасности.

Университет спрятался в низине. Никого не было на ресепшене, зато в воздухе витал бесплатный вай-фай. Я разослала всем друзьям фото, которые сделала по пути, и рассказала, где нахожусь. Получив порцию поддерживающих букв, я пошла к информационной стойке, а на ресепшене тем временем призраком появился мужчина.

– Ола, инглес?

– Но, катала, 29 29 Привет, говорите по-английски? Нет, по-каталански. – ответил масляный жиронец.

Беда-дела.

– Докторадо!

– Кватро, – наверх и налево, пальцы объясняют лучше слов.

– Грасьяс. 30 30 Аспирантура? Четвёртый. Спасибо.

Фух. Иду. Вижу кабинет, не вижу препятствий, ан нет, там беседуют, слава богу, повторю вопросы. Накануне я написала вопросы для научных работников на четырёх языках: русский, английский, каталанский и испанский. Чтобы не заходить в кабинет как можно дольше, решила выучить их наизусть. Синее небо глядело в упор: «Иди уже», – и тут из кабинета выскочила женщина-жираф, белокудрая, зубастая.

– Ола!

– Бон тардэ! Инглес?

– Катала! 31 31 Привет! Добрый вечер, говорите-по-английски? По-каталански.

Я вывалила на неё всё написанное. Получила в ответ кучу слов и поняла, что моя литература здесь не вариант, но они с удовольствием напишут со мной диссертацию по физике или биологии. В смысле, а на сайте была литература…

– Барселона?

Она не знает, нужно обращаться в конкретный университет. Слава богу, грасьяс, адеу 32 32 Спасибо, до свидания. .

***

– Ты нужен мне не для любви, но для чувства полноты жизни.

– Ват?

– Но паса нада 33 33 Что? Ничего. , – я не могу сказать эту фразу по-английски, к счастью, потому что если бы ты понимал русский, я бы всё равно сказала.

Мы снова оказались в определённом месте одновременно. Так бывает не только в кино или в «Игре в классиках» Кортасара. Тут, в двадцать первом веке, в маленьком испанском городке тоже бывает. Хотя ты русская, а он – англичанин.

На этот раз Микки рассказывал медленнее, но я почему-то не пыталась понять. Мне нравилось полулежать на его руке, дышать за его ухом, кутаться в шарф. Луна висела гигантским розовым куском над домами, море лизало большие камни, огоньки островов оставляли рыжие дорожки в просторе воды, мы смеялись. Не знаю, от чего я смеялась, мне просто было хорошо.

***

Я забыла везочек в садике. Теперь все выходные придется укачивать ребёнка на руках. Мадрэ миа, тринадцать килограмм счастья. Лючия, засыпая, думала, что я – мама и тыкалась в мою грудь, пытаясь схватить:

– Малыш, эта – не рабочая. Мама придёт, когда ты проснёшься, – умные глаза хмурились, голова кивала, рот послушно брал соску.

Маленькая белая ручка сжималась на моей ключице, потихоньку ковыряя ноготком, а через минуту носик грел плечо ровным сопением.

Ребёнок был полностью белым – волосы, ресницы, кожа. Каждый, проходя мимо, считал за долг поздороваться с ней, потрогать, похвалить, подарить что-то или хотя бы удивленно воскликнуть, тыча пальцем: «Рубиа?!» 34 34 Блондинка?!

Ребёнок был умным. Если надо убедить её сделать то, чего она не хочет, достаточно объяснить спокойным голосом три раза, Лючия смотрела серьёзно, кивала смиренно и обречённо делала. Добровольно выкидывала памперсы в мусорку, шла на кухню ко времени еды и сама включала свет, воду и мультики, когда нужно было.

***

Жиронский кафедральный собор – испанский Хогвартс с громадным нефом, цветным светом сквозь круглые розетки окон и запахом смерти в комнате с костюмами. Это средневековые мультики о создании мира на пятиметровом гобелене. Это англичанка, рассчитавшая тебя на 2,5 евро меньше. Я поняла это и пошла с беседой:

– Айм сорри, бат ай синк, зериз мистейк, – и показала ей количество купленных жестяных коробочек с ментоловыми конфетами и количество напечатанных цифр.

– О, май гад! Сенкью вери мач! 35 35 Простите, но я думаю, здесь ошибка. Боже мой, спасибо!

Средневековые каменные улочки привели меня к черноволосому красавцу, что норовил угостить меня кофе, а потом ушёл к жене. Полный музыки город заставлял приплясывать, еврейские кварталы наводили мысли о Ное почему-то, а Эйфелев мост заставил посмеяться: местные сказали, что башня тоже должна была стоять у них, но… не доехала.

Из перехода на меня набросилась вывеска: «Либрерия хели дес де 1879» 36 36 Книжный магазин с 1879 года. , – и напомнила другую, из детства «Делаем волшебные палочки с 382 г до н.э.».

Книжный магазин среди каменного великолепия сулил лакомую временную дыру (минуты там летели, как пули), я зашла. Ряды книг в старых шкафах до потолка кружили голову, поднимали из подсознания мысли, что роились как мухи каждый раз, как нога переступала порог библиотеки: «Джон Леннон… а это бы я прочитала… точно, надо добить последний год дневника Толстого… опять новая штука по психологии, не… Фромм, милашка, надо вернуться к тебе…» Беда-дела. Запах бумаги, такой родной, буквы на знакомых обложках невероятно красивые, а продавец в толстостёклых очках так уютно кудряв и бородат. Жаль, мне ничего не надо – мне ничто здесь не поможет.

***

Я вернулась в Л’Эстартит и пошла к скале, на дворе – сиеста, пустота. Только одна спина, да руки, что облокотились на перила, отгораживающие от бесконечности моря. Вода вздымала грудь, норовя дотянуться до мужчины хоть одной капелькой.

Он ещё не заметил моего присутствия, я встала полюбоваться хмурым взглядом вдаль, трепещущими прядями и крепко стиснутыми губами. Они вздрогнули, голова опустилась, лицо закрыли волосы, и из них вдруг вынырнул озорной чайный взгляд. Нет, пора это прекращать. Впрочем…

Микки сорвался с места, подхватил меня, закружил и прижал спиной к себе, а животом к перилам:

– Смотри, там корабль.

– Смотрю, корабля нет, – иногда я так хорошо понимаю английский.

– Ты не видишь его, но он там есть, – сердце его стучалось мне в спину.

Мы замолчали. Английские поцелуи больше не повторялись, да и ничего другого не было. Просто стоим, молчим, обнимаемся. Разве не идеально? Только зачем? К чему?