Кристина Новосельцева-Рено - Продавец минут

– Сегодня в кафе приходил настоящий пират. Не такой, как на празднике. Такой, как раньше были.

– Почему ты подумал, что настоящий?

– У него вместо ноги была деревяшка.

– Правда?

За моим ухом ожил смех и проник в кровь, я чмокнула щёку, такую холодную, бархатистую. В затылок толкнулся горячий выдох.

***

У меня был выходной, и я снова отправилась в Жирону, каждый свободный день я старалась провести не в Л’Эстартите, чтобы не закиснуть, тем более, это было недорого.

В Жироне есть собор, запертый узкими улочками, так, что из-за тесноты невозможно разглядеть его полностью сразу. Нужно задирать голову, отходить к противоположной стене. Но он очень красивый, и мне повезло: когда я зашла внутрь, там пели. Хора не видно, но звук невероятный. Он словно проникает в тело. И место какое-то очищающее: сквозь тело проходят невидимые волны, они вибрируют и вычищают лишнее, выходишь оттуда как под кайфом.

Я встретила её внезапно. Сидела себе в сквере Джона Леннона (его в Испании любят также, как и я, наверное: даже в самом небольшом городке есть пласа (площадь) его имени), писала и грызла яблоко на смотровой площадке в два квадратных метра.

Вдруг на маленькое пространство, оккупированное мной, ступила нога интеллигентной женщины, которая озиралась по сторонам и приветливо улыбалась. Она заговорила по-английски и спросила, далеко ли река? Когда слушала о том, что она отстала от группы туристов, а ей нужно быть в определенном месте в 12:30, я вдруг спросила:

– Вы русская?

– Да, слава Богу! Когда фотографировала этот чёртов дом с мухами, моя группа куда-то ушла!

Мы пошли вниз, нашли этот чёртов дом с мухами и жиронскую львицу, которой надо целовать зад, чтобы все желания исполнились.

– А вы целовали?

– Нет, я считаю, что счастье – внутри человека, и совсем не обязательно целовать для этого чью-то задницу.

Мы присели на кофе возле собора, и выяснилось, что Леоноре семьдесят семь лет, а я бы дала ей пятьдесят пять. Как только граница СССР стала открытой, она пустилась в бесконечные путешествия: из европейских стран не посетила только Румынию. Зато побывала в Австралии и Новой Зеландии, жила несколько месяцев в США, дала круиз по Карибскому морю, създила в Японию и частенько гостит у сына в Гонконге!

А в молодости ездила из Москвы в Дивногорск на конференцию, поэтому передала привет Енисею через меня. А я на прощанье подержалась за ее плечо, чтобы заразиться путешествиями.

***

Лючия выучила песню «Фингер фэмили» 37 37 Семья пальчиков. и попадала во все ноты, на которые хватало диапазона. Мы напевали её, мча на везочке сквозь вечер. Негодовалые чайки окружали нас, они уже привыкли, что мы обязательно поделимся свежим багетом, и готовы были выписывать за него свои цирковые номера.

– Взьми-взьми, – Лючия тянула ручки и голос ко мне.

– Нет, ты тяжёлая.

Она насупилась, дотянувшись губами до носа и сложила руки, обняв себя.

– Лючия, не сердись, спивай песенку.

– Но!

– Ой, смотри, кажется, кошка забралась под машину!

– Какая красивая девочка! – встретить русских в Каталонии несложно, но в Л'Эстартите довольно проблематично.

Пузатый круглолицый мужчина подошёл к нам:

– Это же не ваш ребёнок?

– Мой!

– Не вы его родили?

Лючия начала грозить незнакомцу пальчиком, меня схватила за руку и прижала к щеке.

– Почему?

– Вы слишком молоды. Хочешь конфету?

– Но! – этот ангелок мог превратиться в дьяволёнка за секунду, перемена обычно смешила.

– Ладно, понял, я пошёл.

То-то же.

***

Небольшой звонкий скутер подъехал к остановке: я ждала автобус на Фигерас. Сквозь стекло шлема наездника в мою сторону сочилось тепло взгляда. Ой-ой, кажется, Дали придется ещё немного подождать моего визита.

Я села позади водителя, обняла уже ставшую знакомой спину и закусила губу. Мысли вылетели из головы от удара его сердца. Неужели я влюбилась? Мне же не семнадцать, ах, да что там… Сладкий ветер щекотал нервишки внизу живота, и пахло от мужчины так вкусно: листвой, утренней пеной для бритья и особенным личным ароматом. Так банально? Неужели, правда, влюбилась?

Море мчалось мимо, острова Медес мелькали женскими профилями, чайки сыпались с неба, как дождь из гвоздей, утренние лучи стелились по воздуху, мы насыщались присутствием друг друга, зависнув в воздухе.

Глаза закрылись, а потом вдруг обнаружили, что мимо пролетают тоненькие яблони с крупными красными плодами, и вот оно – гранатовое дерево. Я не успела сказать, чтобы мы остановились, но эти твердые кровавые капли-сосуды, от вида которых щиплет под языком, так впечатались в память, что всплывают перед внутренним взором даже при слове «мотоцикл».

Море убежало, мы ехали в город, в гору, в облака. Возле средневекового городка Тороеллы-де-Монгри, близ Л'Эстартита, есть три округлых горы и древний замок, расположившийся на средней. Солнце проснулось и вспомнило, что ему нужно жарить.

Замок был большой, старый и совершенно очаровательный. Но, если честно, мороженое из мини-холодильника было лучше. Может быть, потому что мы облизывали его на двоих: каждый со своей стороны. Болтали, как в фильме «Особенности национальной охоты», где финн по-фински, а русский по-русски, и беседа жива. Мне казалось, мы обсуждали «Выживут только любовники» Джармуша, и оба наслаждались воспоминаниями об этом двухчасовом экстазе.

– Я закончил работу, скоро уеду. Но могу немного остаться, хочешь?

– Ай донт ноу. 38 38 Я не знаю.

Я и правда не знала. Тянуть всё это великолепие не имело смысла. Мы бы не поженились, а удовольствия было сполна. Он встал напротив:

– Я хочу остаться с тобой хоть ещё немного.

– Уедешь ты или останешься – я всё равно буду счастлива, это не зависит от тебя. Это не зависит ни от места, ни от вещей, ни от людей. Это зависит только от меня. Понимаешь?

Он уехал назавтра. Он, наверное, понял, хоть я и говорила по-русски.

«Кукурузные поля, посаженные рядами, сводят с ума, мелькая на скорости. Мне нравится выражение «сводит с ума», это не о болезни, а о возможности чистого чувства без вмешательства холодного разума.

Солнце проливается прямо в сердце», – я пишу это в блокнот и улыбаюсь: «Еду в Жирону, у меня выходной».

Странно, но как только я узнала, что он уехал, в груди стало ветрено, будто разрушилась какая-то стена, что ли. Или выпал кусочек, и дыра стала разрастаться. Но потом пришло облегчение: больше не будет этого муторного, непонятно к чему ведущего сладостного томления, что забирает так много чувств и мыслей. Мы не обменялись контактами и вряд ли увидимся когда-нибудь. Но мужчина, который знает и чувствует, куда я пойду в этот вечер, и непременно окажется там же в моё время, запомнится мне надолго, хотя между нами и не было близости.