Марьяна Гармин - Ангел в ночи. Забытые дневники

– Прошу!

– Спасибо, Тарас Петрович, – Аленка села и немного оглядевшись, заметила рядом с собой ту самую женщину, которую ей определили в наставницы.

Серафима Васильевна поставила на стол стакан с чаем и приятно улыбнулась, глаза чуть-чуть заискрились и Аленка вдруг вспомнила маму, которая вот также улыбалась одними глазами, и всегда было непонятно, что скрывается в густой ночи этих карих глаз. Она придвинула стул и мотнула головой, приглашая Аленку сесть рядом.

– Приноси завтра чашку и тарелку – чай пить, – она снова глотнула и улыбнулась, – А то здесь за целый день от жажды умрешь, – Серафима засмеялась.

– А начальство не ругается? – Аленка подозрительно посмотрела на Тараса Петровича.

– Тарасик-то? – собеседница засмеялась как-то механически, затем резко перестала и посмотрела на Лену необыкновенно серьезно, – Скажешь тоже… Феликс иногда ругается, – она снова улыбнулась, – Так кто ж его слушает, – и она махнула рукой.

В молодости она была удивительно хороша собой и имела с ее слов много поклонников, но теперь: располневшая мало напоминала ту озорную кокетку, которой была когда-то. Ее добродушная улыбка невольно расположила Ленку к себе, и они быстро подружились. Теперь их часто можно было видеть вместе.

Серафима Васильевна рассказывала Аленке о заводе, о разработках, секретничала с ней про личную жизнь, учила ее своему мастерству. В первый же день Алена получила свое первое рабочее задание: разработать печатную плату для нового прибора. Она с рвением взялась за дело. Ей хотелось проявить себя, почувствовать задействованным винтиком в огромной производственной машине.

Умственный труд особенный, почти не примечательный на первый взгляд он требует много внимания, терпения и усидчивости… Приходится сидеть неподвижно целыми днями шевеля только ручкой и мозгами. Она переставляла нарисованные микросхемы и т. д. и т.п., пытаясь соединить их ножки проводниками. Аленка крутила эту плату, так усердно, что даже не заметила, как у нее засвербело то место, на которое падала основная нагрузка организма.

Конечно, проще было бы пойти в соседний отдел, где сидела Аня, познакомиться с новыми девчонками, проболтать с ними до конца рабочего дня, обсуждая ребят из цеха или из соседнего строительного техникума. Можно было бы вообще устроить экскурсию по заводу и сбегать к девчонкам в метрологию, имитируя кипучую деятельность. Короче, замыслов было много.

Но не такая была наша Аленка и зарплата в сто двадцать пять рублей не давала ей покоя. Ей хотелось доказать сослуживцам, что железный Феликс не зря выделил ее из общего числа молодых специалистов и разница в десять рублей возвышала ее в собственных глазах, и давала сотрудницам повод бросить завистливый взгляд в ее сторону, поставить под сомнение ее умственные способности и неоднозначно намекнуть на смазливые золотые кудряшки. Аленка натружено сидела, выгребая последние передовые мысли из своей мозговой коробочки так упорно, что плата сдалась и первый корявый эскиз уже красовался на столе к концу рабочей недели. Ее охватила такая бурная радость, что она была готова петь и танцевать, скакать на одной ножке, целоваться со всеми подряд и даже простить своим старым знакомым преднамеренное подсиживание теплого места, ибо никогда не знаешь, где ждет тебя счастье и что это такое вообще!

О, благословен тот день, когда Господь создал Землю. Благословен тот день, когда Творец создал человека и другую живую тварь под небесами и населил ими Землю. И трижды благословен тот день, когда Господь подарил человечеству Пятницу, ибо не что так не лечит нашу изнуренную трудовой неделей душу, как пятница. Ибо пятница есть – праздник души! Даже у Робинзона Крузо на необитаемом острове была Пятница…

Отработав свою первую неделю, Ленка уже строила планы культурного отдыха в честно заработанные выходные дни, когда вечером, в пятницу (нет, не тринадцатого), в конце рабочего дня в помещение вошел упитанный мужчина, невысоко роста с трубкой во рту.

Как сейчас помню: вся гадость в отделе случалась именно в пятницу и именно в конце рабочего дня – это неписанный закон «Кырр-пыррки» (так наши сотрудники прозвали завод «Красный пролетарий»).

Маленькие, глубоко посаженные глаза Вадима Дмитриевича почти не двигались, и казалось, что он пробуривает ими насквозь. Огромный, лысый лоб, говорил о том, что ума у него гораздо больше, чем роста. Надо сказать, что некоторым мужчинам этот дефицит волос явно идет, он придает им некоторую задумчивость, я бы даже сказала загадочность… Это был заместитель начальника восьмого отдела товарищ Горбатько. Он неторопливо прошел в центр комнаты, развернулся и, не вынимая трубку изо рта, пронзительным, гнусавым, не терпевшим возражения тенором объявил:

– В субботу и воскресенье всем в «Свекловод». Явка строго обязательна. Сбор в восемь тридцать на конечной остановке пятнадцатого автобуса.

– Это что, в принудительном порядке? – недоуменно прошептала Аленка рядом стоявшей женщине.

– Ты, чего бунтовать вздумала? – полушутливо ответила Константинова, статная женщина с пепельным каре, – Ты нам тут смуту не сей! – сказано тебе обя-заа-тель-но-о, – последнее слово она особенно выделила.

– За просто так? – Аленка отвернулась в сторону и шмыгнула носом, – За просто так сейчас можно заработать только грыжу.

– Почему просто так, – Константинова сильно задумалась, – За отгулы! Ничего с тобой не случится, не развалишься, подышишь свежим воздухом, займешься физкультурой, полюбуешься нашими Уреченскими просторами, заодно соберешь морковь. Бог велел помогать ближнему… колхозу.

– Да, – кисловато улыбнулась Аленка, – Только не всем. Полтора отгула и на всю жизнь радикулит.

– Какая ты пессимистка, Петухова, – Константинова ткнула ее в бок локтем.

Константинова рассмеялась и отошла. В этих ее словах чувствовалась какая-то безысходность и горечь. Она всегда смеялась. Трудно было представить ее унылой или рассерженной.

Аленка вышла во двор, смахнула остаток сна с длинных ресниц и подняла глаза к небу. Оно пахнуло на нее недовольным рассветным уныньем. Матовая пелена сковала звуки, просочилась сквозь открытые форточки, заглянула в пустые машины, неуютной ладошкой дотронулась до плеча случайного прохожего, и тот ускорил шаг… мгновенно повисла, наполняя воздух легким ароматом прохлады. Аленка бодро прошла безлюдный скверик, нырнула в темную пустую арку, свернула за угол и медленно приблизилась к покореженному навесу остановки…

Город резко оборвался, и ее глазам открылись бесконечные колхозные угодья, местами еще совсем зеленые от колосистой морковной ботвы. Проселочная дорога дерзко разрезала пейзаж и устремилась вдаль, пытаясь добежать до неба… Задернутое сизой шторкой оно облокотилось на поле, прижимаясь к горизонту все сильнее и сильнее.