Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

– И ничё – не черная… У Тольки чернее была… Ма, а бантик завтра какой, м?

– Ты лучше спроси, чё завтра жрать будем? Де у меня деньги на те бантики? И так с пустым кошельком пришли с райцентра… С этой вашей, чёртовой школой, скоро, наверна, по миру пойдешь… Я той-то еле-еле выкроила на бантик. И то – шобы тока она не гавкала!! – последнюю фразу маме удалось вскрикнуть прямо в ухо, проходившей мимо нее в тот момент Аньке.

– А, если не пустят на линейку без бантиков? – спросила Олька.

– Та кому ты там, на той чертовой линейке нужна будешь? Найди тот Анькин старенький, простирни, прогладь его, а я спичкой обожгу то, шо сыпитца, шоб совсем не пообсыпался. А ко второму классу, може, и купим потом… Так, всё, мотай, – мама набросила на голову младшей полотенце, – суши башку сама, а то я не дошью сегодня эти б… ские штаны… – присев к машинке и, где ногтями, где зубами распарывая швы Толькиных брюк, продолжила ворчать, но уже в адрес их будущего хозяина, – Какой сам, паразит, вредн ючий, так и шьютца они ему…

Приготовив, только что унаследованный желтый узенький с обожженными краями бантик, Олька остригла ногти, легла в кровать и с трепетом стала ждать утро нового дня совершенно новой, такой неизвестной и такой почти взрослой жизни.

Утром, едва выйдя из калитки, Толька рванул по улице первым, и бежал он уже во второй класс. Следом быстрым шагом шла Анька, торжественно неся какие-то Олькины документы, а за ней, стараясь изо всех сил, дабы не отстать от сестры, семенила на свою первую школьную линейку Олька: «Ой, а вдруг учительница сейчас меня, как спросит, например, счет до десяти в обратном порядке?.. Десять, девять, восемь, семь, пять… ой – шесть… Десять, девять, восемь, шесть… тьфу, – семь!..»

В нескольких шагах от угла школы Анька резко остановилась, с минуту нетерпеливо подождала Ольку, и, нахмурив брови, проворчала:

– Ты че, еле плетешься, блин? Я же опоздаю из-за тебя!

– Да сандалии, блин, жмут… или трут… или уже натёрли… – глядя на сандалии, с трудом сдерживая слезы, виновато промолвила и без того напуганная Олька.

– Не ной! Так. Учительницу твою зовут Гиршина Анна Дмитриевна. Как меня. Запомнила?

– Да…

– Повтори!

– Гы… Гир… Анна… – растерявшись вконец и испуганно заглядывая в глаза сестры, пролепетала она. – Дим… Ой, забыла…

– Пф-ф… Ан-на Дми-три-ев-на, бестолочь! Она самая строгая, зато самая умная и справедливая, поняла?

– М-гм.

– И не трясись! Теперь ты каждый день будешь в школу ходить, и че, так и будешь ныть?!

– Ладно, не буду… – пообещала Олька, в который раз пытаясь взять себя в руки.

Оказавшись, наконец, на площадке перед входом в школу, Анька подвела Ольку к очень симпатичной, средних лет, элегантно одетой учительнице, строившей первоклашек, отдала ей документы и побежала искать свой, уже третий «А» класс.

С первой же секунды Олька ощутила на себе, мягко говоря, недоброжелательный взгляд, а затем услышала и голос учительницы:

– Становись сюда. Гос-споди-и… на линейку – с таким бантом?.. А где только… и форму-то такую берут?.. – окинув Ольку брезгливым взглядом, проворчала вполголоса учительница и, взяв Ольку жесткой рукой за плечо, поставила в задний ряд с мальчиками.

Увидев впереди стоящих девочек с пышными белыми бантами, Олька поняла причину раздражительности учительницы: ей показалось, что теперь ее, без бантиков, не только учительница, но и весь класс возненавидит, и ей со страшной силой вдруг захотелось обратно – домой…

Все торжество Олька стояла в страшном напряжении. Ей уже стало казаться, что легче взять и умереть, чем вот так стоять на солнцепеке, на одном месте и ждать, когда закончат говорить непонятные речи стоящие под козырьком навеса сначала учителя, а затем еще и директор.

Как вдруг, увидев среди учителей до боли знакомое лицо, Олька воспряла духом и едва не вскрикнула: «Ой… Полина Васи-ильевна!…Родная моя… Все ведь будет хорошо, да же, Полина Васильевна?…» – с обожанием она глядела на внучку бабы Наташи. Но ощущение струек пота на лице, шее, спине и даже ногах взяло верх, мысли сами по себе переключились и потекли в противоположном направлении: «… Если бы не эти вонючие сандалии… Блин, как бо-ольно… И еще эта учительница… Вон, опять посмотрела на меня, как Гитлер… Не-ет, она умрет, но не разрешит мне сегодня рассказать „Сын артиллериста“… Зря я сюда пришла. Надо как-то убежать домой…»

Сразу после линейки учительница объявила, что весь класс сейчас дружно пойдет еще и в какую-то «дальнюю» школу, о которой раньше Олька, конечно, не подозревала. И, под нещадно палящим солнцем, мужественно преодолевая почти трехкилометровый путь, первый «А» класс пошагал по центральной улице, мимо магазина – туда, куда Олькина нога еще ни разу в жизни не ступала. Дорога состояла из щебня до более крупных острых камней и булыжников вперемешку с пылью, клубы которой от проезжающих то и дело грузовиков лезли прохожим в глаза, нос и рот.

Примерно в средине пути, когда боль от лопнувших мозолей стала просто невыносимой, Олька сняла сандалии и понесла их в руке. Но камни в пыли были слишком острые и доставляли ей только еще большую муку. А поскольку содранные мозоли кровоточили, и попавшая в ранки пыль больно щипала, она, пройдя босиком с полсотни шагов, снова надела вмиг ставшие ненавистными сандалии.

Сначала она шла и надеялась, что вот-вот учительница или кто-то из сопровождающих родителей, скажут, что вот они и пришли… Но никакой дальней школы не было и в помине, а учительница и родители тоже, прикрывая рты носовыми платочками, всё шли да шли молча. Олька изо всех сил старалась не думать о том, что этот путь, когда их отпустят домой, ей придется делать снова… причем, каждый Божий день… Но невеселые мысли нахально так и лезли в ее голову: «И завтра по этой же дороге… А если не заживут мозоли до утра?…И послезавтра?…И после послезавтра?…Только не это! Только бы не зареветь, а то будут до десятого класса дразнить ревой-коровой… И так, вон, уже… все косятся… Не нравится им ничего у меня… Еще раз кто-нибудь покосится – покажу язык, будет потом знать, как коситься на меня…»

…Лишь немногим позднее умная Анька, конечно же, не без сарказма откроет Ольке секрет: оказывается, это «благодаря» старшей сестре в том числе, в течение четырех лет Олька будет ходить на противоположный конец поселка в эту дальнюю школу. И всё, потому что мама, по совету своей напарницы, решит отдать Ольку к «строгой, но справедливой» учительнице, для чего и велит Аньке, дабы та навела о таковой справки. И Анька наведет. И приведет Ольку к очень сильной, даже чересчур сильной учительнице, в чересчур дальнюю школу.

Называлась школа «дальней», потому что находилась на самой окраине, где еще первооткрыватели Калинина много лет тому назад посадили самый первый совхозный яблоневый сад. А спустя время, когда в центре поселка построили новую совхозную контору, старое здание, состоявшее из четырех кабинетов, выпросили у местного руководства под начальные классы родители, проживавшие вблизи теперь уже бывшей конторы, дабы их малышам не пришлось преодолевать слишком дальний путь в основное здание большой школы, что в центре. И теперь в трех кабинетах бывшей конторы занимались дети с первого по третий класс, а в четвертом была учительская.