Фёдор Быханов - Тайна горного озера

В близости же успешного окончания поисков алмазов диктатора он уже не сомневался. Ведь доверенный человек барона – беспорточный голодранец Фердинанд Оссендовский мог сорить только чужим золотом:

– Имевшимся тогда у него в неограниченных количествах.

А именно – добычей из сокровищницы Монгольской столицы.

Щетинкин не мог не радоваться первой удаче в своих долгих поисках:

– Как ни хитер враг, но дал он промашку. Оставил дорогой след в одной из двух кумирен города Кобдо.

И в дальнейшем следовало ожидать нечто подобное.

Главное:

– Стало понятно направление движения обоза.

В штабе Государственной Военной охраны скорый приезд инструктора Щетинкина вобщем-то прошел незамеченным.

Да и мало кто привык все свои дела заканчивать без проволочек.

И все бы ничего, но гору новых забот взвалил на себя Петр Ефимович. Среди которых следовало сначало решить главную:

– Выйти на след «доброжелателя», подкинувшего ему в Кобдо золотую статуэтку «Танцующего Будды». Явно, чтобы опорочить в глазах местного населения и навсегда зпкрыть доступ в город «Железному батыру».

Но тут последовал вызов к самому всесильному Балландоржу – начальнику Государственной внутренней охраны, исполнявшей в республике ту же зловещую и важную роль, какую на родине Петра Ефимовича отводили чрезвычайной комиссии – ЧК.

В его приемной ожидало своей очереди немало посетителей – как военных, так и штатских.

И не только местных чиновников, но и дипломатов из разных посольств и консульств, понимавших истиную иерархию во властных структурах молодого государства.

Поэтому комкор, привыкший к строгой пунктуальности, когда настал срок, не приминул заметить порученцу начальника строгого учреждения:

– Меня вызвали точно на это время. Долго ли еще ждать?

Тот с усмешкой глянул на рубиновые ромбы в петлицах гимнастерки рассерженного командира:

– Ждите сколько потребуется!

Такой поворот, дел, судя по всему, не сулил Щетинкину ничего хорошего.

И верно.

Когда, наконец, Балландорж соизволил принять инспектора Госвоенохраны, солнце за окнами дворца правительства уже клонилось за горизонт.

Вспыхнули ярким светом электрические лампочки – новшество, внесенное революцией в бывшие аппартаменты бывшего же властителя поднебесной страны – Богдо-гэгэна.

– Так это Вы и будете – комкор Щетинкин? – не отвечая на приветствие, через переводчика спросил местный «Железный Феликс». – Прошу доложить, что Вы там натворили в Кобдо?

– Что значит, натворил? – хотел возмутиться Петр Ефимович, но вовремя прикусил язык.

Он теперь прекрасно понимал:

– Не следовало бы сейчас вступать в пререкания с членом правительства.

Тем более, что имелся более верный способ добиться своего:

– За разговором прояснить обстановку.

Узнать, что за компромат имеется у того? И откуда поступил?

Потому ответил с наигранным удивлением быстрой осведомленности собеседника итогами его инспекторской поездки на границу:

– Вы имеете в виду инцидент в кумире с покойным китайским купцом? – как ни в чем не бывало, словно речь шла о деле вполне обыденном, спросил комкор.

– Вот именно! – напыщенно бросил Балландорж. – Не мне Вас учить, как нужно вести себя в чужой стране.

Он поднялся из своего кресла за большим письменным столом:

– Да и не мешало бы объясниться на счет кражи золотой реликвии.

Петр Ефимович ничего скрывать не стал.

Рассказал все то, что и без того могло быть уже известным хозяину кабинета от его «человека», а может быть и не одного, засланных в ближайшее окружение советского специалиста по охране пограничных рубежей.

Но теперь выручило Щетинкина и утверждение Джа-ламы о мнимой «бросовости» похищенного, было, божка. Попытку кражи которого приписали инспектору.

– Зачем бы мне нужен был такой бронзовый сувенир. Просто хотел проверить его принадлежность к «золотому обозу» Унгерна. Но, получилось, что ошибался.

Петр Ефимович призвал на помощь и возможное свидетельство «первоисточника».

– Вы можете сами обо всем узнать у товарища Джа-ламы.

В конце трудного для русского командира разговора, Балландорж словно черту подвел:.

– Придется вынести решение о Вашем, гражданин Щетинкин, пребывании в Монголии на заседание Высшего Государственного Совета.

Вот тогда и смекнул Петр Щетинкин откуда ветер дует:

– А не разыгран ли весь этот спектакль исключительно ради того, чтобы меня отстранить от поисков пропавшей казны Унгерна?

В коридорах бывшего дворца Богдо-гэгэна, вмещавшего сейчас практически все правительственные учреждения республики, можно было встретить кого угодно.

И ничему так не удивился бы инспектор госвоенохраны, чем разговору с еще одним посвященным в секреты – со столкнувшимся с ним лицом к лицу Данзаном:

– О, кого я вижу – «Железный батыр», – расплылся тот в слащавой улыбке. – Как дела?

– Лучше некуда, – хмуро, не собираясь ни с кем более делиться своими проблемами, буркнул Щетннкин.

– Да уж. Да уж. Не повезло Вам в эту поездку. Ну да ничего, вернетесь на Родину, все и уладится, – со скрытой насмешкой откликнулся министр финансов на неприветливость комкора. – Всего хорошего.

Пожал руку и пошел вкрадчивыми шагами по, устланному красной ковровой дорожкой, коридору.

Странная осведомленность неожиданного собеседника вдвойне насторожила Петра Ефимовича:

– Откуда он мог знать и тот об итогах его встречи с Балландоржем?

Волновало и другое:

– Кто поведал ему о происшедшем в инспекционной поездке в самую отдаленную часть республики?

Так, размышляя о насущных проблемах, Щетинкин отправился во свояси…

Вопросы, один загадочнее другого, роем вились в голове комкора.

И лишь вернувшись к себе в часть и обдумав все с ним происшедшее, он неожиданно успокоился.

Более того, по всему выходило:

– Теперь очень многое можно будет понять, узнав именно разгадку секрета странной министерской осведомленности.

…И день, и другой не выходил он из-за стола, склонившись над рукописью, делая записи в тетради, куда заносились подробности поиска «золотого обоза».

Даже неразлучному с ним в последнее время Тогону Удвалу запретил его беспокоить:

– Получи на меня сухой паек. Обойдусь без горячего. Только не мешай! Оставь одного!

Однако, во вторую ночь снова ушла «на нет» эта показная строгость.

Даже разрешил, заглянувшему к нему заполночь ординарцу:

– Заночевать у него в комнате:

– Что пойдешь в такую темень в казарму? Брось вон в угол шинель да спи!

Напряженность этих дней, когда, готовясь к своей отправке из Монголии, каждую минуту использовал ради главного дела, сказалось под утро.