Виктор Золотухин - Chikatilo forever!

Его резиденция располагалась в красном коридоре. Рядом находились двери кают старпома, замполита, стармеха и капитана.

Второй механик был мужчиной среднего телосложения, с небольшим животиком и ехидным взглядом.

– Водку пьешь? – спросил он, положив подбородок на грудь и скрестив пальцы на животе.

Первой мыслью Левы было, что его приход на судно начальство хочет отметить надлежащим образом. Но вспомнив, что Михаил Горбачев объявил войну пьянству, Голдман отрицательно мотнул головой.

– Врешь! – решил второй помощник. – А если не врешь, то все равно сопьешься.

Такой вывод несколько расстроил Леву.

– Вахту будешь нести с четвертым механиком два раза в сутки: с восьми до двенадцати утра и с восьми до двенадцати вечера. А поселим мы тебя к электрикам. Пойдем, покажу твою каюту.

Если корабельное начальство имело поистине барские апартаменты, то этого нельзя было сказать о рядовых членах экипажа. Жилой отсек располагался на главной палубе почти у самой кормы. Коридоры были более узкими, каюты – более тесными. Да и жили в каютах по двое-трое. Это касалось и каюты электриков. Размером она была метра два в ширину и три с половиной в длину. Справа от двери находился умывальник, вплотную к нему тянулись две шконки, верхняя и нижняя, а возле самого иллюминатора спинкой к борту стояла небольшая кушетка. По другую сторону было два маленьких встроенных шкафчика для одежды, рундука, и металлический письменный столик, похожий на верстак.

Второй механик завел Голдмана в каюту и ушел.

На единственном стуле, выдвинув ящик стола и перебирая болтики, сидел одногруппник Голдмана Петя Ивин.

– Привет, Лева!

Приятели поздоровались.

Лева после мореходной школы взял на четыре недели отпуск и съездил к родителям в Западную Сибирь, а Петя сразу же «сел» на «Ольгу Садовскую», поэтому уже прекрасно ориентировался в пароходных делах.

– Я слышал, у вас на корабле дракончик завелся. Или это крыша у отдельных представителей экипажа едет?

– Бывает и крыша едет, – Ивин засмеялся, – но в основном не от этого. А драконом боцмана называют. Это такой морской сленг.

– Да я знаю. В мореходке еще про боцмана был наслышан.

– Кое о чем мы действительно там слышали. Но далеко не о всем. Вот тебя кем на работу взяли? – Петя ткнул пальцем во впалую Левину грудь.

– Этот ублюдок Кошкин, начальник отдела кадров, отправил меня на «Садовскую» мотористом первого класса.

– Это он погорячился, ведь в дипломе у тебя только моторист второго класса. Вместе ведь учились? Но дело даже не в этом. На морском сленге, – Ивин очень любил иностранные слова и по любому поводу их смаковал, – моторист зовется мотылем или маслопупом.

– Почему это меня надо звать маслопупом? Ну, мотылем еще туда-сюда… – Голдман сделал вид, что обиделся.

– А ты в машинное отделение спускался?

– Нет еще. Первая вахта в восемь вечера.

– Когда после вахты будешь на несколько раз грязь и мазут с себя смывать, поймешь.

– Что, так грязно?

– Не то слово…

– Ну ладно, допустим я маслопуп, хотя мотыль как-то поприличнее, а ты, как электрик, кем будешь?

– Я – темнила! – гордо сообщил Петя Ивин.

– Ясно! Темнить ты умеешь.

– Это еще не все. Токарь на сленге, – это точила. Старший моторист – стармот, с этим вроде бы все ясно. Переходим к пассажирскому составу, бортпроводницы – это те, что прибираются в пассажирских каютах зовутся номернушками.

– А я тоже жаргончик придумал, – похвастался Голдман, – сварщик – это держак. В смысле, которым электрод держат.

– Мне нравится твоя мысля, но переходим к руководству судном, – Ивин глубокомысленно закатил глаза. – Капитан – это мастер, старший помощник или старпом – это чиф. Сплошные английские названия. Но есть и русские: старший механик, стармех – дед, по нашему…

Открылась дверь каюты. На пороге появился худенький, грязный парень. Пахнуло канализацией.

– Петя, ты биль в столёвой команды? – у вошедшего наблюдался очень специфический дефект речи.

– Нет, так ведь жрать еще рано…

– Спустись, там такое творится!

Дверь захлопнулась.

– А вот это системный механик, отвечает за водопровод, канализацию и всякие ассенизаторские отходы. Его на судне зовут королем говна и унитазов.

– Чего там случилось-то? – поинтересовался Голдман.

– Не знаю, пойдем и посмотрим, мне все равно долго в каюте в рабочее время нельзя сидеть.

В столовой команды находилось человек десять. Слухи по кораблю распространялись так же стремительно, как триппер по общежитию педучилища. Все стояли и смотрели в угол возле телевизора. На полу лицом вниз лежала девушка лет двадцати. Ее левая рука была неестественно вывернута за спину. Рядом с телом «ковырялись» два сотрудника милиции. Один осматривал место происшествия, другой с его слов записывал.

– Несколько ударов твердым тупым предметом, но не головой, скорее всего стулом. Один пришелся по лицу, сломан нос, остальные – по затылку. В итоге сломан шейный позвонок, что по предварительному заключению и явилось причиной смерти. Да, еще вывих левой руки. Похоже ее держали за руку, когда били. Хотя, может быть, руку она подвернула при падении. Скорее всего избивал один человек.

В столовую вошел старпом.

– Всем разойтись по рабочим местам. Кого через пять минут здесь увижу, получит выговор со всеми последствиями.

Голдман удивился тому, как спокойно восприняли происшедшее члены экипажа. С подобным абсурдом он сталкивался только будучи в рядах доблестной Советской Армии. Однажды солдат из их взвода изнасиловал пятидесятилетнюю женщину. И весь гарнизон, включая высший командный состав, прятали насильника от правоохранительных органов. Не портить же из-за какой-то бабы отчетность воинской части! На теплоходе тоже царил абсурд. Но свой. Теплоходский. Он накладывал свой специфический оттенок на взаимоотношения. И многое, что в обычной ситуации выбило бы из колеи на многие часы, а то и дни, воспринималось здесь философски, если не обыденно.

Приятели поднялись на главную палубу, а оттуда вышли на корму.

Справа величественно возвышался морской вокзал. Слева виднелся мыс Чуркина, где разгружались рыболовецкие суда. Амурский залив, да и сам город Владивосток прекрасны в любое время суток. Дул легкий ветерок. Голдман спросил:

– Что это за девушка?

– Буфетчица. Всего один рейс была на «Ольге Садовской». Я толком даже имени ее не знаю.

– А за что ее убили?

– Спроси что-нибудь полегче. У нее здесь подруг не было, любовника, вроде бы, тоже не успела завести. Понятия не имею, кому она могла помешать. Да, и помешала бы, не убивать же.

– А рейс из-за этого не задержат?

– Не должны, а вот капитану может не поздоровиться.