Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

Хотя, понятное дело, если бы эту, ласкающую слух и сердце фразу произнес какой-нибудь посторонний, но горячо любимый мужчина, Вика наверняка тут же на месте померла бы от восторга и восхищения. Но, увы, никакого такого мужчины у Вики давненько уже не было и в ближайшей перспективе не предвиделось, ибо его место в Викином доме бесцеремонно и нагло занял младший брат – Ника. А места для еще одного мужчины в ее однокомнатной квартире попросту не было.

Впрочем, место, может быть, и нашлось, но тогда Вике почти наверняка пришлось бы иметь дело сразу с двумя алкоголиками: отказаться выпить с Никой мог только мертвый. Вика знала это из собственного опыта. От угрозы собственного алкоголизма Вику спасало лишь то, что Ника чаще пил на работе, а в ее квартире в основном отсыпался, отравляя воздух сивушным зловонием, и затем – опохмелялся. Это было хорошо в том смысле, что Ника далеко не во все свои расслабления вовлекал Вику. Но в гораздо большей степени это было плохо, ибо терпеть опохмеляющегося зловонного Нику Вике и Анне иной раз приходилось днями напролет: он пил и спал, спал и пил, иногда пел и всегда отчаянно ругался матом. Вика в такие дни не просыхала от слез, а перед сном яростно нашептывала давно не беленному потолку: «Господи, да избавь же Ты, наконец, его от мучений! Его и меня…»

Под «мучениями» Вика в этих случаях подразумевала не что иное как жизнь – и молила таким образом о смерти. Но жизнь она имела в виду не свою, а только лишь Никину. Свою собственную жизнь, несмотря на ее, с банальной точки зрения, неустроенность, Вика не считала мучением. Но только до тех пор, пока в ее квартире не поселился Ника? А он с некоторых пор только и делал, что мучился…

***

Раздумывая в редкие спокойные минуты о перипетиях Никиной судьбы, забросившей его в результате в ее квартиру и сделавшей таким образом родного брата досадной частью ее личной жизни, Вика приходила к печальному выводу о том, как мало, в сущности, человеческая жизнь зависит от волеизъявления конкретной личности, и как сильно – от внешних обстоятельств.

Во всяком случае в нашей, никаким западным умом не постижимой стране в те незапамятные времена, когда она усердно и самозабвенно строила коммунизм, и в возрасте полового, социального и всякого прочего созревания, когда обстоятельства вокруг тебя формируют все кому не лень. А вернее сказать, когда эти самые обстоятельства уже давным-давно, задолго до твоего рождения, сформированы «заботливыми родителями»: «папой» -государством и «мамой» -правящей партией.

Следуя их мудрым заветам и установкам, каждый советский ребенок, успешно разгрызший гранит школьной программы и прошедший начальную партийную закалку в рядах славных «сестер» Пионерии и Комсомолии, мог без особого труда поступить в вуз (а там, глядишь, и в партию), выучиться на какого хочешь (или сумеешь) специалиста и потом, в обязательном порядке, получить соответствующую образованию должностную вакансию и, может быть, даже (если работа оказывалась в другом городе) собственную жилплощадь.

Кое-что в этих планах будущего жизнеустройства советских детей зависело, правда, и от тех родителей, которые без кавычек, – от родных, стало быть, папы и мамы. Причем, вовсе не от их социального положения (оно в социалистические времена у советских граждан-товарищей было более или менее равным), а исключительно от их способности (или неспособности) угадать в ребенке какого-нибудь будущего специалиста или обнаружить в нем дремлющие до поры способности к творческой деятельности. А они, как утверждают иные философы, есть в каждом индивидууме.

Вике в этом смысле повезло на все сто: ее жизнь родители (и те, и другие) разыграли как по нотам. В школе она была почти отличницей, а посвятить свою жизнь собиралась медицине. До тех пор, пока в седьмом примерно классе не написала эпохальное сочинение про соседского кота Ваську, который (сам того, естественно, не подозревая) в одночасье перепахал всю ее юную судьбу. Сочинение было зачитано вслух в Викином классе как пример высокой школьной литературы, достойный подражания, И этот факт произвел самое неизгладимое впечатление (нет, не на Вику) на Викину маму.

Викина мама, несмотря на строгую партийную должность, была дама наивно-экзальтированная: в идеалы партии она верила также свято и неуклонно, как истинный христианин в библейские заповеди, и в оценку Викиного таланта также ничтоже сумняшеся поверила сразу и навсегда. Викино сочинение про судьбоносного Ваську было зачитано вслух всем соседям и знакомым – и все они, разумеется, разделили восторги Викиной мамы и ее в одночасье отвердевшее решение отправить Вику после школы прямехонько в Москву – учиться на журналистку.

И тут случилось странное! Мама так свято и непреклонно уверовала в Викин (ай да Васька!) талант: так много о нем говорила, так восторженно и вдохновенно расписывала все прелести связанной с ним будущей профессии («Представляешь: тебя – за дверь, а ты – в окно! Ради нескольких строчек в газете! Трое суток шагать, трое суток не спать!»), что Вика сама в него (ну, то есть в свой талант) поверила – и сочинения стала писать все лучше и лучше, Хотя перспектива лазить в окна и тем более трое суток не спать ее никоим образом не прельщала, Но кто ж станет отказываться от столичного образования, раз уж родители так настаивают?.. Правда, вместе журналистики в столице Вика поступила на иняз, дабы сделаться лучшим в стране переводчиком англо- или франкоязычной литературы. Но к нашей истории это не имеет отношения…

Но, увы, изыскательский дар Викиных родителей на Вике же и закончился. Впрочем, понять их можно: и Вику, а затем Нику они произвели на свет в таком возрасте, когда их ровесники уже вовсю нянчили внуков. И на Нику у них таким образом силенок попросту не хватило.

Тем более, что Ника оказался (в отличие от бодрой и веселой сорвиголовы-сестрички) слаб здоровьем, зрением и отчасти нервами. Во всяком случае, в раннем детстве он любил распускать по всякому поводу слезы и сопли – и походил в иные моменты больше на разбалованно изнеженную девочку, чем на собственно мальчика. Тем более, что и волосики у него были гора-аздо гуще и пышнее, чем у Вики, и ресницы тоже (на зависть Вике) – длиннее и загибистее. Не мальчик был, а картинка! Или все же девочка?

Родители во всяком случае то и дело удивлялись прихотливым непредсказуемостям природы. Наблюдая за своими детьми, они приходили к выводу, что мальчиком должна была родиться Вика: а Ника, напротив, – девочкой. А им взяли да и зачем-то перепутали половые признаки. Может быть, гадали родители, все дело было в том, что, когда мама носила под сердцем Вику, папа очень сильно хотел мальчика? А родившейся несмотря на силу отцовского желания девочкой был слегка удручен и называть ее поэтому взялся поначалу не Викой, а Витькой или Витюшей? Как бы делая вид, что она и есть тот самый желанный мальчик?