Олег Герт - Десять вещей. Проза и стихи

Но вот разговоры, подобные сегодняшнему, меня все еще изумляют, и собеседники, подобные встреченному в поезде, не дают мне покоя.

Я не могу понять, не могу взять в толк: почему они не принимают моей помощи? Что заставляет этих с виду серьезных и умных людей, вся жизнь которых опровергает тезис «им дано всё и даже больше», не жаловаться мне и не прибегать к моему покровительству? Или в них непомерна гордыня, которую столь часто ставят в упрек мне?

Я не прошу многого, если быть точным – не прошу почти ничего. Я хочу лишь, чтоб они признали, что окружающий их мир жесток, несправедлив и направлен против них. Хочу, чтоб они поверили в свою исключительность и в то, что заслуживают большего; наконец, чтобы они приняли мою помощь и покровительство, ибо только я могу дать им все в этом мире; ибо только я князь мира сего.

Почему же они предпочитают богатству – нищету, удовлетворению любовного вожделения – одиночество, славе – безвестность, величию – забвение? Или они знают и имеют в себе нечто такое, что открывает им любые двери без моего посредничества? Или они вообще не хотят открыть эти двери? Или они и не подозревают о существовании этих дверей? замков? ключей?

Я и Его, конечно, спрашивал об этом… Он сказал, что тоже не понимает.

Как мне увидеть тебя,

Когда прожектор прямо в лицо?..

Б. Гребенщиков

Даже не знаю, что меня побудило свернуть на ту улицу.

Словно бы пихнул кто-то в бок.

Брожение туриста по уже знакомому, не раз пройденному, но по-прежнему чужому городу, за сутки до отъезда, – ломаная кривая. Ты как бы пытаешься ещё раз запечатлеть всё ранее увиденное, сфотографировать на свой внутренний фотоаппарат, увезти с собой частичку этого места домой. И идёшь хаотично, петляя, передвигаясь от одной достопримечательности к другой, останавливаясь в местах, которые поразили и привлекли тебя при первой с ними встрече, пытаясь возродить те же ощущения, что испытал тогда.

Но не выходит.

И жара – самое неприятное, что может случиться после полудня в каменном городе. От нагретых булыжных мостовых поднимается дрожащий воздух, двухсотлетние надменные, но приземистые дома не создают тени в пространстве площадей; только на узких петляющих боковых улочках она прячется, пусть и душная, и пыльная, но, всё же, спасительная. В такую спасительную тень, на такую боковую улочку мы и нырнули.

А тут ещё Лу.

В своих драных джинсах, с вызывающе голыми щиколотками, торчащими из-под ядовито-огненных кроссовок с жёлтыми шнурками, с вихляющей мальчишеской походкой и огромным рожком вафельного мороженого в руке. Мороженое, разумеется, стремительно тает, стекает по руке и капает на мостовую, и Лу подхватывает его, чуть ли не на лету, своим змеиным языком, косясь на меня огромными зелёными глазищами. И плетётся, как всегда, чуть сзади, как бы не со мной, и как бы нехотя.

– Пойдём сюда, Лу, – говорю, – Там тень.

Щерится, мычит. И энергично мотает вверх-вниз головой, ибо произнести ничего не может битком набитым ртом. Выглядит Лу при этом так, что на моём лице отражается, видимо, смесь смеха с осуждением, отчего Лу фыркает, а брызги мороженого разлетаются во все стороны.

Ребёнок-фугас. Обезьяна с гранатой.

Мы прошли по этой маленькой боковой улочке метров сто, наверное, когда я и увидел эту фанерную вывеску-указатель, криво налепленную на фонарный столб:

«Магазин весёлого Йозефа».

И чуть ниже, косыми зелёными буквами:

«Очки и оправы на любой вкус».

Повернув голову в ту сторону, куда указывала фанерка, я увидел невесть как втиснувшийся между двумя каменными домами фасад магазинчика: со стеклянной, слегка грязноватой, признаться, витриной, и пёстрым полосатым навесом над входом.

Я несколько секунд смотрел на него, силясь понять, что же смущает меня в этой, с виду вполне обыкновенной, магазинной витрине. Словно бы неведомый волшебный силач раздвинул ладонями стены соседних домов и аккуратно, двумя пальцами, вложил этот магазинчик между ними. Ни эти дома, ни сам магазинчик по отдельности не выглядели странно, но всё вместе производило впечатление чего-то бутафорского, неестественного.

Собравшись было двигаться дальше, я обнаружил, что Лу совершенно спокойно подходит уже к дверям магазинчика и, остановившись под навесом в тени, запихивает в рот остатки мороженого.

– Зайдём? – неуверенно спросил я, хотя, по неизвестной мне причине, желания заходить в эту лавку я в себе не ощущал.

– Угумн, – мотает головой, торопливо прожёвывая, косясь на меня смешливыми кошачьими глазами.

Ну, зайдём.

Над дверью гостеприимно звякнул колокольчик. Первое, что я ощутил, – блаженная прохлада, царившая внутри. Лавка изнутри оказалась небольшой, хотя такую высоту потолка при взгляде снаружи предположить было никак нельзя. У меня даже появилось искушение немедленно выйти наружу и снова посмотреть на магазин с улицы, – однако я счёл это глупостью.

Слева от входа помещалась массивная деревянная стойка, за которой штабелями стояли картонные коробки, а прямо на ней – запылённый антикварный телефонный аппарат и электрический чайник рядом. Всё небольшое пространство магазинчика было заполнено лёгкими пластмассовыми стеллажами, на которых, в несколько рядов на каждом, пестрели очки: солнечные, оптические, спортивные, самых разных цветов, форм и размеров.

За стойкой никого не было.

– Здравствуйте, – громко сказал я, доброжелательно вглядываясь в сумрак маленького зала, к которому ещё не успели привыкнуть глаза.

Протопав мимо меня, клетчатая рубашка Лу уже петляла между стеллажей, словно кафтан заблудившегося гнома в лесу.

– Здравствуйте! – повторил я и, вздрогнув, увидел прямо напротив себя за стойкой длинного худого человека, в жилетке и рубашке с закатанными по локоть рукавами. Я готов был поклясться, что секунду назад там никого не было.

– Добрый день, любезный сэр! – торжественно ответил тот, расплываясь в широкой улыбке, – Я Йозеф. Позвольте вам помочь.

– Да, спасибо, – несколько оторопело произнёс я, – Но вы не беспокойтесь: мы не покупатели, а, скорее, зеваки: шли мимо, случайно наткнулись на ваш магазин…

– О, ручаюсь, любезный сэр, что я смогу заинтересовать вас, – живо откликнулся тот, продолжая приветливо улыбаться и потирая возле груди длинные узкие ладони, – И вас, и вашего… вашу… – он вгляделся в сторону Лу, чья вихрастая голова уже вертелась возле зеркала, прикрепленного к дальней стене зала.

– Это Лу, – сказал я, – Лу, ты подойдешь?

– Не-а, – донеслось от зеркала, – Я тут.

– У меня как раз новые поступления, – продолжал хозяин магазинчика, выходя из-за стойки и приблизившись ко мне, – Нигде в городе вы не найдёте такого прекрасного ассортимента, как у Йозефа: рискну сказать, что мой товар не только красив, удобен и моден, но даже и уникален. Да-да, уникален, любезный сэр! Позвольте предложить вам примерить хотя бы эту пару…