PaoloGilberto - Всё сразу. Повести и рассказы

Иван Павлович отшатнулся.

– А откуда я узнал, что Вы в детстве в бутылку с лимонадом, купленным вскладчину с ребятами, якобы случайно роняли изо рта жвачку, которую Вам отец привозил из-за границы, чтобы самому потом всё допить? А кто ж мне, дорогой Вы мой, и я подчёркиваю это слово – МОЙ человек поведал, какими грязностями, да ещё и с кем, Вы у деда в бане занимались, фантазёр Вы перверсивный? Ну и, в конце концов, неужели же это Ваша бывшая бухгалтерша Нина Владимировна прислала мне письмо, в котором жаловалась на то, что Вы, любитель и тех, и этих, отказываетесь платить алименты и признавать своего сына?

Иван Павлович не верил своим ушам.

– Ты.. Ты.. Да только попробуй.. Откуда.. Я убью тебя, понял? – угрожающе навис он над Лёхой, но тот только расхохотался.

– Убийца! Ха! Ты сам попробуй хотя бы до лета протяни. Это ж не у меня тромб в ноге. И не у меня он может оторваться в любую секунду, чтобы потом притормозить в лёгочной артерии, – Лёха запрокинул голову и захохотал ещё громче.

– Замолчи! Замолчи, сейчас же! Откуда ты всё знаешь? Что тебе надо? Денег тебе дать? – Иван Павлович перепугался по-настоящему.

– В жопу себе их засунь, – холодно выронил Лёха, резко перестав смеяться, – Поглубже. А лучше потрать побыстрее. Успей до лета, помнишь? Тромбу деньги не предлагай. Он не возьмёт, – снова расхохотался Лёха, а потом неожиданно приблизил избитое лицо с немигающими глазами к Ивану Павловичу и тихо-тихо выдохнул: – Не прощаюсь с Вами.

Иван Павлович прикрыл рот рукой, всхлипнул и попятился к двери.

– Всего хорошего, не прощаюсь, Иван Павлович, – повторил Лёха и снова захохотал. Он начал кружить по комнате, и что-то громко кричать. Метался от стены к стене, выл, а потом вдруг резко остановился.

«Это что опять было? – у Лёхи мелко-мелко затряслась челюсть, – Кто приходил, что случилось, что со мной?». Он медленно подошёл к столу, и, не зная, что делать, взял колбасу, оставленную Виктором и Дашей, откусил кусок и стал меланхолично жевать. В дверь поскрёб Костик.

– Вернулся, бродяга? Иди, колбаской угощу, – впустил кота в дом Лёха, рукой оторвал ещё кусок и протянул Костику. Но тот почему-то отпрыгнул и вжался в угол.

– Костик, да ты что, брат, кс-кс, иди сюда! Когда ещё сырокопчёной поедим? – но кот зашипел и начал утробно подвывать. Лёха присел перед ним и протянул руку с колбасой к кошачьей морде. И тут произошло невероятное: Костик подпрыгнул и вцепился когтями в Лёхино лицо. И Лёху снова замутило. Схватив кота за загривок, он с остервенением, не обращая внимания на то, что когти оставляли глубокие борозды на щеках и лбу, отдёрнул его, размахнулся и метнул в стену с такой силой, что облаком взметнулась побелка. Внутри Костика что-то громко хрустнуло, он закричал почти по-человечески, боком побежал по комнате, а когда упёрся в печку, упал и начал крутиться на месте. Лёха выскочил за дверь, наощупь ухватил топор, который всегда держал в коридорчике, вернулся и начал крушить убогую мебель в доме. Разбил бабкины иконы, кровать, окна, искромсал табуреты. Щепки, пыль, стёкла – облако мусора окутало Лёху, но и этого ему показалось мало.

Скинув ботинки, он сел на пол и, страшно рыча, закатал штанину. Примерился лезвием топора к щуплой бледной голени с редкими волосами, глубоко вдохнул и рубанул, что было сил. Визжа и смеясь одновременно, в три удара он оставил от ноги уродливый обрубок, из которого кость торчала белым блестящим грифелем, а потом вскочил и, подпрыгивая на здоровой ноге, как будто безобразным циркулем с кровавым карандашом, принялся вычерчивать круги. В кругах он рисовал странные знаки, непонятные буквы, и всё это время торжествующе кричал. Кричал, пока не поскользнулся в луже крови и не упал в груду обломков, оставшихся от стола. Упал неудачно – напоролся на квадратную ножку, которая пронзила его, как булавка жука. Теряя сознание, он зарыдал; зарыдал громко, пронзительно. И проснулся.

«Да как же это, а? Что такое происходит?» – Лёха лежал поперёк кровати и вытаращенными глазами разглядывал коричневые трещины на пожелтевшей штукатурке. Мгновение за мгновением он вспоминал свой сон, с ужасом ощущая его реальность. Он глубоко вдохнул, приподнял голову и опустил взгляд. Проморгался. Обе ноги были на месте. В обуви. Глазами пробежал по комнате, кухоньке. Всё цело, на столе ворох еды, надкусанная колбаса. Лёха выдохнул.

– И приснится же такое, а! – вдруг захохотал он, – Меня эти отходняки точно в могилу сведут! Сейчас же напьюсь, а то какой день уже сухой, непорядок! Ёлки, ну бывают страсти, а!

Он громко чихнул, поднял руку, чтобы вытереть нос и вздрогнул. Вся кисть была в засохшей бурой крови, под отросшими ногтями – чёрно-коричневые сгустки, кожа исцарапана. Лёха снова испугался, вскочил, заметался по комнате. Но всё было почти в порядке, пол грязный, как всегда, но крови на нём точно не было видно. Лёха, с третьего раза попав трясущимися руками в рукава пальто, выбежал на крыльцо и остолбенел. Ровно посередине деревянного настила, аккуратно расстеленная, лежала красивая чёрно-белая шкурка с густым мехом, заляпанная кровью, рядом с ней, у простецких квадратных балясин, так же аккуратно сложенные лежали отрубленные лапы. Выпотрошенная тушка кота валялась в метре от крыльца, а голова с высунутым набок языком и закрытыми глазами торчала на одном из кольев хлипкого штакетника. Лёха упал на колени и заплакал, забормотал: «Костик, Костик, брат, кто же тебя так, а? Удавлю, суку, кто же мог так, а?» А потом снова посмотрел на свою руку и всё понял. Он ещё раз всхлипнул, а потом вскочил и закричал, зная о том, что дом его на отшибе, а ещё о том, что никто не будет беспокоиться – с чего бы это алкашу Лёхе орать на своём дворе. Он спустился с крыльца, взял в руку грязный снег, протёр лицо. Крепко сжал ладонью рот и нос, пока от недостатка воздуха не закружилась голова.. Через полчаса, раздолбив лопатой подтаявшую землю в огороде, Лёха зарыл изуродованного Костика. Окровавленный топор он тоже бросил в яму.

Опустошённый Лёха вернулся в дом, взял бутылку водки и побрёл к Светкиной бане.

– Привет, – хмуро ввалился он в дверь.

Петя и Светка переглянулись. Выглядел Лёха ещё хуже, чем вчера. Слева на щеке – второй синяк, и всё лицо в рваных глубоких царапинах.

– Привет, – так же хмуро ответил ему Петя. Светка промолчала и отвернулась.

– Ребят, ну что опять, а? – Лёха почувствовал, что в чём-то виноват, а вот в чём – вспомнить не мог, – Давайте уже замнём, что там было-то, а? Вот, беленькой выпьем, – он громко стукнул бутылкой по столу.

– Беленькой можно, – осторожно проронил Петя и, хрустнув крышечкой, открыл водку, – Свет, давай тару.

Светка молча пододвинула пластиковый стаканчик.