Анна Архипова - Хрон 48 минут. Начало

Лешка кайфовал от постоянных командировок. Ему нравилось снимать тех, кто страдает и плачет. Он любил за ночными посиделками в «Гурмане» 5 5 Кафе в телецентре у центральных лифтов. рассказывать, что последнее интервью с чуваком, который вырезал всю семью и ушел в секту, это его рук дело. И что доля рейтинга по стране была огромна. Но все знали, что огромная цифра не перескочила их программы, и выдыхали.

– Какие сутки без сна? – поймал он Асю в большущие руки на проходной.

– Первые пошли, Кузнецов! Я тут… шла на работу, – запнулась она. – Ты в командировку?

– В Сирию. Хочешь со мной?

– Я бы… нет… спасибо! – растерялась Ася. – У меня все хорошо.

– Да закроют вас скоро, будете раз в месяц в повторах выходить, – язвил он.

– По голове себе постучи! – отреагировала она, легонько коснувшись не раз уже битой макушки.

– Да стучи не стучи, к тому все идет. У вас рейтинги как у «Голых и смешных».

– Мы людей не раздеваем, мы их раскрываем.

– Плохо раскрываете. Вам бы чернухи, что ли, добавить, – предложил Кузнецов. – Я тут недавно снял крутой сюжет…

– Да тошнит уже от вашей чернухи, – перебила она, зная наперед все его истории. – Хочется делать что-то достойное, что-то, что вернет телевидение, а не утопит его в слезах Волочковой.

– Ты еще Союз вспомни, когда дикторы «Вестей» надевали костюм полностью, боясь, что брюки из-под стола видно будет.

– Еретик! Побойся того, чье имя нельзя произносить!

Девушка обняла Лешу и поспешила дальше по коридору, только бы не задерживаться в проходе за «бла-бла-бла».

– Жди меня, – крикнул вслед Кузнецов.

– Программа есть такая, Леш.

Ася помахала и свернула к ASAP. Села на край стула у барной стойки.

– Я вчера за чай не отдала, – протянула она деньги.

– Помню, твоего мужа будут звать Бергамот, – улыбнулся бармен.

– А сейчас можно кофе, и покрепче, и сиропчик какой-нибудь бахни туда для настроения. – не дослушала она.

Молодой и шустрый официант схватил деньги и тут же в танце кинул их в кассу. Включил кофе-машину, поставил стакан, раздался треск, и следом пошел аромат горького живительного зелья.

– Ась, мы в «Гурмане», разговор есть, – услышала она за спиной и тут же обернулась. Это были Марго и Вера – редакторы «Откровенное на ночь».

– Пять сек, – махнула им Ася через толпу кофепивцев у бара.

– Неважно выглядишь, – заметил бармен.

– Утро начинается… начинается утро… – прошептала она, чтобы не выругаться.

– Не спала? Может…

– А может, ты мне кофе сделаешь? – торопила Ася сердобольного бармена.

– Варю.

Он отошел от стойки и обратился к другим ранним редакторам.

Хотя рано-то и не было. Останкинские часы показывали час дня. По идее, это уже глубокий обед для нормального человека, но раннее утро для телевизионного редактора. Ася достала из кармана телефон и проверила почту. На экране светились три непрочитанных сообщения: от пиарщиков – что-то про новых артистов, от директора площадки – что-то про новый график съемок. От продюсера – что-то… «Зайди», – писал Казанцев.

– Зайду, – ответила она вслух, захватила кофе со стойки и пошла по длинному останкинскому коридору в сторону «больших» лифтов, чтобы свернуть к «Гурману».

На красных диванах кафе сидели два редактора, которых видеть она уже не могла, и не хотела, и не желала. Но пути телецентра были неисповедимы и вели туда, где пахнет кофе и новостями.

– Опять вы, – протянула она и прыгнула на диван.

– Мы тоже рады тебя видеть, – ответила Вера.

Вера работала на «ОН» около года. Ей было 37 лет, и она совсем не парилась по поводу того, из-за чего парятся 90% незамужних редакторов. Ей было пофиг, будут у нее дети или муж или вообще какая-либо семья. Периодически Вера красила голову в розовый цвет или выбривала виски. Пару раз была замечена в связи с монтажером Настей, но это старались не замечать, ведь работала она получше любых натуралов. Имея шикарное прошлое тележурналиста, она прошла огонь и воду и еще раз огонь и воду. Получив образование хирурга, пришла работать на телевидение совершенно случайно, по знакомству, так там и осталась. Сначала был «Взгляд», потом «Гордон», а далее как по накатанной по всем телепроектам, на которых приходилось жить. Когда коллеги спрашивали у Веры: «Зачем тебе все это?» – она отвечала: «Зато я животы людям не режу». Она бралась за самые сложные звездные истории, где можно было раскрутить героя на «да чтобы моя жена сдохла от зависти», «я никогда не любил музыку, пел, потому что паспорт отобрали», «мой продюсер приставал ко мне, но это не Вайнштейн».

– У вас ночные тусовки с пятницы на субботу? – попыталась подбодрить коллег Ася, но получилось плохо.

– Я так хочу выходной… – протянула Марго и легла головой на стол.

– Уже устала. Всего лишь четыре пула без отдыха, – кольнула Ася.

Вера глотнула свой разбавленный молоком кофе и осмотрела стены «Гурмана».

– Раньше здесь все по-другому было. Мы когда-то тут ночами пропадали… – задумчиво произнесла она, вспомнив, как нынешний «Гурман» был «Максом» и раньше тут был самый вкусный виски с колой. Самый вкусный не потому, что особенный, а потому что было невероятно круто жить в «Останкино». Тут можно было и спать, и принимать душ, и тусить с друзьями, потому что со временем круг друзей сужался до тех, с кем приходилось работать. А главное, раньше работалось гораздо легче. Ностальгия.

Марго промолчала, прикусив острый язычок. Она не раз вступала в конфликт с Асей, но каждый раз проигрывала, не находя аргументов, даже несмотря на то, что Ася была совсем, ну совсем неконфликтной. Ее просто не волновали истерики. Она не любила женщин. Ее ужасно раздражал бабский балаган. Она всегда держалась особняком, поближе к мужчинам, чтобы однажды не проснуться и не понять, что ты так же, как и все, обсуждаешь юбки с «Ла Моды», или новое платье Собчак, или, господи-боже-мой, инстаграм Бузовой. Нет, Асе ближе были новые объективы на камеру, монтажные программы и история России советского периода. Но в коллективе мало кто мог поддержать разговор, поэтому приходилось чаще молчать и работать. Впрочем, так и работать было проще, не надо было отвлекаться на лишний треп.

– Марька в декрет уходит, – вырвалось наконец из Маргариты.

– Ну, то, что она не булочками живот наела, было понятно сразу, – отреагировала Ася.

– Я не о том! Она сказала Казанцеву, что пойдет в декрет.

Ася напряглась, задумалась, сделала глоток кофе. Потом провела пальцем по краю стола и снова посмотрела на Марго.

– И что, ты решила стать шеф-редактором?

Марьяна была шеф-редактором программы семь лет. Именно она принимала на работу Асю, предложив ей место ассистента режиссера. Марьяна была лучшим шеф-редактором за всю историю проекта, так рассказывал Казанцев, а он-то был в нем с момента создания. А когда Казанцев из шефов стал креативным продюсером, шеф-реды стали меняться каждые три месяца. То Шеф Шефов не принимал, то Косилин сжирал за бесхарактерность. «Без яиц не выжить», – кричал на планерках Казанцев. А однажды шеф-ред умерла в монтажке. В прямом смысле умерла. Остановилось сердце. Это было страшно. В 15-ю потом даже монтажеры боялись заходить. Не из суеверий, а из страха, что мы все когда-нибудь умрем вот так, в какой-нибудь монтажке. В общем, только когда пришла Марьяна, достала свой член, который был у нее по самый локоть, и сказала, что будет так, как хочет она, то все потихоньку наладилось. Самое крутое в Марьянке было то, что она никогда не кричала, она не была из тех «паларешных» баб, а таких в «Останкино» каждая вторая, которые считают, что имеют право заползать на столы, топтать бумаги подчиненных, раскидываться чужими телефонами или тем, что попадет под руки. Маря всегда очень доступно и просто объясняла, чего она хочет от редактора, а если он не понимал, то надолго не задерживался.