Василий Юрьев - Нулевые. Затишье перед катастрофой

Тюрьма подкосила в Михаиле зародившиеся на почве богатства чувство уверенности в себе. Его стали часто преследовать необъяснимые страхи. За первый месяц вольной жизни все его друзья, коллеги, знакомства и связи вдруг куда-то делись. Только Зайцев остался в его зоне дружбы.

Как-то Власов пил с ним пиво в очередной занюханной пивной.

– Не ожидал я, что так произойдёт, – начал Леонид.

– Это моя вина и не спорь с этим, ладно, – Власов чувствовал себя крайне паршиво.

– Всё равно рассуждать об этом бессмысленно. Это уже произошло, – Леонид отхлебнул пива.

– И чем теперь будем заниматься? – спросил Власов.

– Не знаю. У меня уже нет никакого желания что-либо делать в плане коммерции. Может, пойду на дядю работать. Ты лучше расскажи, как там на нарах?

– Страшно было, – честно признался Власов. – Вот что. Постоянно думал, что меня там придут и заебашут. Как бы выразилась Анечка. Но постепенно понял, что менты эти сами понимают, что всё это разводилово и как-то лояльно ко мне относились.

– Пайку дополнительную получал?

– Ну, ко мне в камеру нечисть всякую не подсаживали, в жратву не харкали и не пиздили. А могли мне жизнь искалечить за несколько дней. К тому же я – всего лишь обычный коммерсант. А не какой-нибудь оппозиционный политик там, – Власов выпил пива и закусил сухарем.

Леонид рассмеялся.

– Небось, почувствовал себя Ходорковским?

– Да какой из меня Ходорковский? – Власов снова отхлебнул пива. – Самое смешное, что среди наших товарищей по этим всем окломэриевским делам распильщиков хватало. Почти все были замешены в коррупционных схемах, а взяли нас. Мы там вообще непонятно каким боком уперлись! Только бабло им отстёгивали за крышевание и на всякую херню, а они нам – ноль! Вот это меня веселит страшно.

– Ты тупишь, – Лёня сделал долгий глоток. – Наоборот те, кто в схемах участвовал это свои люди для них. А мы, которые на задворках существовали с нашими терминалами, в их мутных делах не участвовали и были как раз лакомым куском. Вот какое дело. Там же всё схвачено. Эта система не хуже Госплана СССР. Скорее всего, она как раз и эволюционировала из теневой советской экономики. Помнишь хлопковое дело?

Власов прочувствовал эту мысль и допил пиво.

– Да. Видело бы нас всё то партийное старичье, которое клеймили на съездах народных депутатов в рамках борьбы с привилегиями, – Власов рассмеялся. – Помню, как Ахромеева ругали за то, что он у себя на даче имел казённый холодильник Зил, а он ещё и оправдывался потом.

– Ты вот не поднимай эту тему, – Леонид допил пиво. – Я вот Родину нашу люблю и уважаю, но совок ёбаный презирал всегда. Начиная, что они чуть род мой не сгноили по тюрьмам и войнам. И дедушку моего посадили за торговлю валютой.

– Оказывается коммерция это у вас семейное, – Власов рассмеялся.

– Да. Вот Миша когда твой папа в “Вестнике гласности” работал, я с ним был согласен на сто процентов. Но сейчас … и ты ещё ударился в ностальгию по всей этой колбасе за два двадцать. Ленин сделал всем укол в голову или забил всем в голову ржавый гнилой гвоздь. Наш советский уклад он был как мода на маленькую ногу у женщин в Китае или в Японии. Я не помню. Когда они там доски девочкам вставляли в стопы, и ноги потом росли криво.

– А как же НЭП?

– НЭП? Ленин это был демон. Он бы сто пудов, в конце концов, когда страна пережила бы голод и разруху от последствий военного коммунизма, свернул бы весь НЭП к чертовой матери, а ресурсы экспроприировал. Сейчас принято у наших либеральных деятелей ругать Сталина, но он был всего лишь учеником Ленина. И всегда это подчеркивал.

– В своих трудах Ленин никогда не упоминал о коллективизации с колхозами, а писал о кооперации. У папы моего была теория, что если бы не Сталин, а Бухарин или Луначарский возглавил бы СССР после Ленина, то это была бы страна, которая бы в итоге по своей передовой сути и развитию обогнала бы страны капитализма.

– Очередные интеллигентские бредни.

– Может быть. Я тоже не фанат Союза, но не могу до конца возненавидеть прошлое. Всё равно остаются светлые пятна. Не знаю. Может быть из-за того что мы говна хлебнули как раз в девяностые.

– Мы просрали экономику, Миша. Когда капиталистические страны от обустройства реального сектора экономики перешли к освоению виртуальной экономики и построению глобальной системы распределения труда. Мы ещё топчемся в реальном секторе. Всё никак не можем решить вопрос собственности на средства производства, пока они на форексах там миллионы долларов сколачивают из ничего. Мы отстали как минимум лет на сто и ещё не факт что догоним их.

– Ты лучше скажи, что нам делать? – снова спросил Власов.

– Ничего. В носу ковыряться. Я же сказал уже. Нужно жить в своё удовольствие. Нам денег хватит ещё и на то чтобы внуков поднять.

– Ещё хорошо, что нам хоть что-то оставили. А то могли и экспроприировать для нужд голодных рабочих и крестьян.

Они не заметили, что самая острая часть их дискуссии происходила в отсутствии выпивки.

В итоге они решили просто радоваться жизни. Власов быстро смирился с таким положением дел, но только не Аня. Она остро переживала даже не потерю доходов, а то, что они были выкинуты из тусовки. Постепенно она всё же привыкла к новому положению. И жизнь Власова была нормальной, пока ему не позвонил Петров. Он предложил встретиться. Их встреча произошла в приличном ресторане, но без намёка на гламур. Петров выглядел более демократично, чем обычно. После обмена любезностями их разговор перешел в практическое русло.

– Ты знаешь, Миша, что стал звездой, – иронично заметил Петров. – Тебя показывали по всем каналам в рамках борьбы Партии с ненавистными народу продажными коммерсантами.

– Я невиновен.

– Смотря, с какой стороны посмотреть. Ясно одно ты – безработный. А дело твоё знаешь у кого теперь? – с ухмылкой произнес Петров.

– У сына генерала Вершинина. Я знаю, – Власов злился. – Если ты пришел сюда глумиться, то я ухожу. Всё, – Михаил встал из-за стола.

– Стой! Успокойся, – Петров растерялся. – Извини, у меня бывают проблемы с общением. Кстати, это я вытащил тебя из когтей вакханалии государственного рейдерства.

– Чё, правда? – Михаил сел обратно за стол.

– Гэбэ хотело засадить тебя по самые гланды. Вершинин бесился, орал, говорил, что вывезет тебя в лес, заставит рыть себе могилу, а потом … ну ты понимаешь. Ты поступил не по понятиям. Я еле смог тебя отмазать. Считай, что это очередной дар от моей совести, – съехидничал Петров.

– И для чего тебе понадобился я?

– С чего это ты так решил?

– Я думаю, что у тебя кончились креативные идеи, вернее у тебя их вообще никогда не было, – с ехидством заметил Власов. – И теперь тебе нужен я как доступ к архивам “Вестника гласности”.