Марина Клингенберг - Ангелы Зодиака

Но ведь он был.

Я спросил у классного руководителя, был ли Лука на самом деле. Он в ответ сказал, чтобы я не маялся дурью и лучше учился. Я послушался его мудрого совета, во всяком случае, первой его части. Ведь мой интерес был вызван пустым любопытством. Я никогда толком не общался с Лукой, мне просто стало интересно, что могло так надолго отвлечь от школы.

Закончился учебный год, но Лука так и не появился. Я вспомнил о нем на какую-то секунду, больше от скуки, когда первого сентября стоял на линейке, и воспринял его отсутствие довольно равнодушно. Подумал, что, наверное, он перевелся в другую школу или даже переехал в другой город. И замечтался, как там, должно быть, хорошо. В детстве почему-то всегда кажется, что другое a priori гораздо лучше того, что ты имеешь. Многие живут с таким убеждением до самой смерти.

Следующие несколько лет я жил, что называется, полной жизнью, не вспоминая о Луке. Как и у него, моя жизнь ничем не отличалась от миллионов других. Я ходил на уроки, пытался учиться, играл с друзьями, бесился, как мог. Дома тоже все было нормально. Мои родители работали врачами, отец – хирургом, мать – в родильном отделении, и на то, чтобы капать мне на мозги, у них не оставалось времени. К тому же в семье произошли значительные перемены: у меня появился младший брат, и к нам переехала моя тетя, чтобы помогать заботиться о нем. У нее все силы уходили на этого ребенка, который был почти на десять лет младше меня и заторможен в развитии. Поэтому я наслаждался детством и относительной свободой.

Все изменилось, когда я начал взрослеть. Начиналось все довольно обыденно – я начал засматриваться на девчонок, видеть непристойные сны и совершать столь же непристойные действия, лишенные очарования тайны, потому что отец заранее меня обо всем просветил, показав на иллюстрациях из медицинских книг, что, как и почему бывает и как с этим мириться или разбираться. Потом одноклассники начали тайком курить и выпивать, и я с удовольствием к ним присоединялся. Обычно мы шли к ряду старых гаражей с насквозь проржавевшими дверьми, устраивались где-нибудь за ними и распивали пиво, дешевое вино или даже водку, непрестанно дымя при этом сигаретами, стащенными у родителей или купленными старшеклассниками за соответствующую мзду.

Но однажды парень из параллели принес самокрутки и, заговорщицки подмигнув нам, напророчил, что теперь мы улетим по-настоящему. Все прекрасно представляли, что может оказаться внутри, но каждый приложился к этим сигаретам.

Я не помню свой переход к невменяемому состоянию, зато в памяти на всю жизнь запечатлелся сам «приход».

Сначала было темно. Я плыл сквозь непроглядный мрак вниз, очень медленно, и на пути мне попадались цветастые формы, которые невозможно описать словами. Некоторые из них были живыми, они шевелились и издавали душераздирающие скрипящие звуки. Я пытался держаться подальше от них, но это было сложно – я мог шевелиться, но не мог контролировать свой полет, как если бы я просто падал с неба на землю. Один раз я провалился сквозь отросток ядовитых цветов, и словно молния прошла через все мое тело, а разум наполнился беспорядочными вспышками отрывистых видений. Лица, улыбающиеся и кричащие, пустынные и плодородные земли, небеса целые и небеса расколотые. Я едва пришел в себя после этого, и с утроенными усилиями продолжал барахтаться, лишь бы не задевать странных клякс. Во время этих трепыханий я за что-то зацепился и даже услышал звук, похожий на треск ткани. Подул ветер, вдруг ворвавшийся в плотную тьму, как если бы одно из невидимых окон вдруг разбилось, и меня всосало в образовавшуюся дыру.

Я упал на землю. Точнее – в снег. Снег был повсюду, его было много, я утонул в нем, а еще одна его порция придавила меня сверху. Единственная щель в этой темнице была прямо перед моими глазами.

Через нее я увидел участок грязно-серой каменной стены. Около нее стояли два мальчика, один помладше, другой постарше. Они усиленно терли стену бело-красными тряпками. Рядом стояли ведра. В действиях ребят виделось искреннее старание, как если бы они надраивали свой собственный дом, а не стену, невесть откуда взявшуюся посреди белого поля.

Раздался звук. Пронзительный, громкий, всеразрушающий, от которого, наверное, и раскололось небо, увиденное мной во время погружения в темноту. Мне захотелось зажать уши руками и заорать, но ни руки, ни голос меня больше не слушались.

Мальчишки у стены обернулись на этот кошмарный крик. Я увидел их лица. Ребенок помладше был мне незнаком, а тот, что постарше, оказался Лукой. Они не удивились и не испугались. Младший помахал кому-то рукой, Лука улыбнулся и крикнул, что они почти закончили.

После этого я помню только их лица, вдруг возникшие прямо передо мной. Они были неестественно бледными, по ним пробегали глубокие трещины.

Как будто это и не люди вовсе. А просто фарфоровые куклы, которых кто-то случайно уронил с каминной полки.

Спустя несколько дней я снова подступил к одноклассникам с расспросами о том, помнят ли они Луку. Ответы почти в точности копировали те, что я получил в восемь лет, а мои товарищи по гаражам собрались поставить на мне крест, потому что «трава» снесла мне «крышу». Меня возмутило такое предположение, и я решил подойти к делу более обстоятельно. Неопределенность ответов меня раздражала. Все вели себя так, словно я не имел права утверждать, что Лука был. А ведь один этот факт рождал сразу несколько вопросов. Куда он делся? Почему никто ни слова не сказал о его уходе? В младших классах, когда все ребята более или менее сплочены, так дела не делаются. Если кто-то переезжает, устраивают проводы, если переводится в другую школу – несется шквал прощальных пожеланий вперемешку с сожалениями и упреками. Может, Лука умер, и нас не хотели пугать этим – у взрослых всегда возникает немало кретинских мыслей на этот счет, – но это не было поводом вести себя так, будто его никогда не существовало.

Я стал рыться в своих школьных фотографиях. К моему разочарованию, на единственной групповой фотографии Луки не оказалось. Но это ничего не значило. Возможно, Лука болел, когда делали фото.

Мои мысли неотступно следовали за Лукой. Это превращалось в навязчивую идею. Самое странное, что фантазия могла подкинуть мне достаточно вариантов, чтобы предположить, что с ним могло случиться: новости и фильмы давали массу версий, одна другой страшнее. Но ни одна из них не желала укрепляться в моей голове, все они казались нереальными, я был убежден, что с Лукой случилось нечто, о чем я не могу и помыслить. Не раз и не два я пробовал исходить из того, что видение, представшее мне в наркотическом угаре, является реальностью, и Лука где-то там, в заснеженном мире, у грязно-серой стены, с потрескавшимся лицом, улыбающимся кошмарному воплю, раскалывающему небо. Моей разумности хватило на то, чтобы отсеять последнюю часть и предположить: Луку похитили, а у меня открылся экстрасенсорный дар, и я увидел его в месте, где его когда-то держали. Все остальное – полет, потрескавшееся лицо, крик – уже действие наркотика. Но если это так, почему Лука выглядел таким спокойным?