Сергей Cупремов - Планка абсолюта

близко.

В их позах, движениях, звуках чувствовалась неуверен-

ность: лани не понимали, что шло им на пользу, а что во

вред. Такое поведение было бы естественным для детей,

которым можно дать камень, а потом золотой слиток, и

они не отличили бы, что из двух ценнее. У хрупких живот-

ных была та же степень понимания. Они подходили к де-

ревьям, чтобы пожевать кору, а затем шли нюхать питонов

и больших ящериц. От хищных пресмыкающихся не при-

ходилось ждать ласки, и лани начинали высоко подпры-

79

гивать и удирать, но – увы-увы – такой урок не шел на

пользу, и совсем скоро они повторяли свою оплошность.

В зоне, именуемой «I», царило неуютное чувство,

словно здесь на страже была некая господствующая сила,

не позволявшая чувствовать себя свободным, принимать

решения без оглядки: а не будет ли за это хуже. Пейзаж

и обитателей нельзя было назвать самостоятельными, за-

вершенными элементами природы; будто неудачливый

прохожий, оказавшись в сырую непогоду на улице, наблю-

дает зыбкий туман, размытые очертания улиц и деревьев,

и такая картина оставляет ощущение чуждое, неприят-

ное, когда и подумать-то о чем-то здоровом и полезном

становится трудно. И так до тех пор, пока не доберешься

до теплого дома и не увидишь свет. Казус неуверенности,

этого сырого, туманного настроения, таков, что, когда

жизнь призывает идти вперед, совершать следующий шаг,

человеку на пути попадается зона «I» и становится его

советчиком. Она шепчет на ухо: а ты сможешь, ведь ты

мал и слаб? Питон неуверенности внушает путнику, что-

бы тот всегда соизмерял, кто он такой и каковы могучие

силы жизни. Эту игру размеров и величин, где путник

оказывается щепкой, жертвой обстоятельств, существом,

не способным брать ответственность за свою жизнь, этот

контраст низшего и всесильного, питон неуверенности

создает, чтобы держать в своей власти любого встречного

на своем пути.

Большие глаза ланей будто говорили, что сами живот-

ные неповинны в том, что они трусливы, в том, что их го-

няют и поедают крокодилы да змеи. Взгляд этих хрупких

животных хотел меня убедить, что лани такими рождены

80

и не вольны менять судьбу, это за пределами их сил, и они

не смеют перечить местному укладу. По сути, лани при-

знавались в своей глупости, покорности и отсутствии же-

лания что-то менять. В юных особях мужского пола я еще

мог разглядеть стремление покорить барьер неуверенно-

сти, но лани-девушки имели такой же взгляд, как все стар-

шее безнадежное поколение.

Из своего свитка я вычеркнул запись о своем первом

впечатлении, где я восхищался кротостью и смирением

этих животных. Куда приведет такая покорность, кроме

как к невежеству и страху? Но, замалевав строки, я зако-

лебался и стал сожалеть, что уничтожил свою прежнюю

мысль; я, что же, не люблю свои дела и запросто уничто-

жаю? Так не стоит, нет, не стоит! Но что вносить в свой

список дальше, я не знал и застрял – ни вперед, ни на-

зад. Я чувствовал, как неуверенность берет меня в свои

объятия и мне не хочется менять и править, без этого спо-

койнее и нет суеты. Душу страшило незнание того, что же

будет потом, и, может статься, все, что у меня сейчас есть,

пребудет со мной, а будут ли хорошие записки в моем

свитке дальше и встречу ли я что-нибудь стоящее описа-

ния? Ничего не понятно, мрак, неизвестность!..

«И где этот вездесущий динамик? Хоть какое-нибудь

объяснение», – зашевелилась моя угнетенная мысль. Я

висел, привязанный к стволу, да тут еще сумерки: надо ли

искать что-то еще, а может, лучше снова заснуть?

– Вставай! – загремело снизу, и я обрадовался: дина-

мик тут как тут!

Но внизу поджидал охранник, его всегда безразличное

лицо сейчас выражало недовольство.

81

– В задании значится среда… – парировал я.

– Спускайся немедленно! – негодовал страж. – Мо-

жешь не успеть, даже если начнешь прямо сейчас.

Я выхватил из-за пазухи бумажку и впился глазами в

строчки. Боже мой, три гектара с фитингами, крестовы-

ми трубками да еще спецсооружение, которое могло ока-

заться чем угодно. В первой зоне спецсооружение напо-

минало железнодорожный вагон с тьмой-тьмущей трубок

внутри, но тогда в задании не стояло с ним разбираться,

теперь же вот оно.

– Переоценил себя, теперь нагоняй ночами, – зло-

радствовал охранник.

Я сам избрал эту эпопею постижения джунглей

и не должен был роптать, даже теперь, в ситуации

провокационной.

– Трубы и спецсооружения – это единственное, что

здесь работает, так?! Остальные поросли – все сплошь

сорняки? – вслух негодовал я.

– Знай свою работу!

Страж не хотел распространяться на эту тему, и я

взбунтовался против такой несправедливости:

– Вы пишете задания моим же почерком, это чтобы

никаких претензий. Дескать, я слабоумный, написал, по-

ставил автограф и сам все делаю, хороша ситуация! При-

шлите хоть Мая, тут мы вдвоем еле справимся…

– Ты проспал весь день!

– Но я не спал нормально целую вечность. Иначе я

стану отключаться днем, и звери меня слопают. Тогда

ищите другого сантехника-инженера.

– Май не годится тебе в помощь… некомпетентен.

82

– Он лучше меня! Пришлите, какая разница… я буду

давать задания, а он откручивать гайки.

– Разговоры окончены. Приступай сейчас!

Я понимал, что пройдет не больше получаса, и совсем

стемнеет, поэтому догадался спросить:

– Можно начать со спецсооружения? По-видимому,

это самый крепкий орешек, перенеси меня…

Страж колебался, и я перевернул задание написанным

к нему и ткнул пальцем в прямоугольник, к которому схо-

дились сотни трубок. Даже школьник бы понял, что это

самый центральный объект, и это сработало. Вжик – и

мы оказались возле вагона наподобие того, что я уже ви-

дел. Охранник исчез, и я принялся отыскивать вход.

Технический люк располагался на крыше, и едва я за-

лез, как следом стала проникать ночь, и я буквально от-

резал ее, затворив массивную заслонку. Перед тем как ис-

чезнуть в полумраке вагончика, в сгущающейся темноте

моя «пара», а точнее, левый романтик зафиксировал тон-

кий блеск объектива камеры, направленной как раз в мою

сторону. Люк захлопнулся, и почти сразу через массивный

металл донеслось десятикратно усиленное карканье. За

часы, проведенные в «I», вороны неоднократно попада-

лись на глаза, но их время пришло только теперь.

В теплом полумраке спецсооружения я понял, что

Высший Разум приложил руку и к сотворению этих мало

проницаемых для его света глубин. Свидетельством этого