Алексей Аимин - Путеводитель по раю. На грани неведомого

В конце 80-х – начале 90-х в период беспредела и бардака в ряды приспособленцев влились пройдохи. Вот и настало время хапужников – жить во власти они быстро научились, заодно и слово демократ сделали ругательным. Они-то и вынули из запасников истории все испытанные приемы перекачки государевой казны в свои карманы. Названия только другие дали, например кидаловка стало банкротством, а казнокрадство – откатом, взятки – смазкой или прокладкой. Пока хватит…

– Ну, Митрофаныч, тебе надо доктора по этой теме давать и отправить тебя высшему руководству лекции читать.

– Не смеши. Кому это надо? А народу это знать вообще не положено – чего ж его лишний раз расстраивать.

Он посмотрел на часы

– Ну вот, в пятнадцать минут уложился, так что – свободен.

Михалыч почувствовал, что настроение у его приятеля после его похвалы изменилось не в лучшую сторону.

– Странно… – подумал он.

В почтовом ящике лежала повестка в милицию. Михалыч зашел ее передать, а заодно и проведать раненого. Тот уже побывал у врача – на столике лежали таблетки и больничный лист.

– Что там наши врачи определили?

– Гематома и сотрясение мозга.

– Это хорошо, значит, мозги все-таки есть. Теперь их надо зафиксировать в нужном положении и порядок.

Вовка улыбнулся.

– Правда, я еще раньше это заметил, а утвердился, когда ты протокол задержания не подписал. У следователя говори четко и все как есть, – тебе врать не надо.

Михалыч сказал Вовке еще несколько ободряющих слов, и уже уходя, бросил взгляд на книгу, лежащую у подушки.

– Булгаков, – проследив его взгляд, сообщил Вовка, – «Собачье сердце», Светка принесла.

– Почитай, почитай, на твоем пути Шариковы и Швондеры еще не раз нарисуются.

Михалыч прошел в свою комнату и погрузился в размышления. Утренний поход по инстанциям и последующая дворовая лекция вновь пробудили воспоминания. Сколько ему пришлось обить порогов военного ведомства в период перестройки и уже позже, в период реформ. Ходил и за себя и за других. Когда речь заходила о боевых действиях в Египте, чиновники равнодушно ссылались на запись в личном деле – «правительственная командировка».

Мы оказывается, не воевали, не погибали, а чуть ли не отдыхали в этой самой «правительственной командировке». Один прямо так нагло и заявил: «Что, мы не знаем как вы там, в Средиземном море вымачивались? Я и сам бы не отказался в Египет съездить». Как же мне захотелось тогда ему по мордам съездить. Тут же в памяти всплыли слова из песни барда Рябова:

Да-да, это тот самый рядовой Рябов, из его дивизиона, а позже в Афгане старший лейтенант Рябов. Там он с ним тоже случайно встретился под Кандагаром – теперь стал известным бардом и даже пластинку выпустил.

Вспомнил Михалыч, как он попытался помочь рядовому Скворцову, получившего два ранения в Афганистане. Тогда он поднял на ноги всех друзей из Военно-Медицинской Академии, – но бесполезно, ничего в архивах не было найдено. А ведь ранило Скворцова на его глазах, но свидетельские показания, как ему пояснили, не являются доказательством. А сколько «замылено» наград! Когда они сбили первые два «Фантома», командиру дивизиона присвоили звание Героя, заместителю дали орден, а ему, командиру взвода управления и наводящим – благодарности. Но он сам видел представление, куда не забыл себя вписать и политрук Непорчук. Вот он-то все же орден получил, а куда пропали остальные, одному Богу известно.

Но военная бюрократия советских времен была устроена по другому принципу, – поменьше шума и поменьше льгот. Раньше если только подарки принимали, да высшим чинам охоты устраивали. Взятки же в армии явление новое, так сказать демократическое. Когда горячие точки появились, матери на последние деньги жизни своих сынов выкупать стали. Ну, еще во времена демократии распродажа военного имущества шла вовсю, на рынках чуть ли не в открытую оружием торговали.

Размышления Михалыча прервал звонок в дверь. Сиделка пришла, – улыбнувшись, подумал он.

Через полчаса в комнату постучали.

– Войдите, – пригласил Михалыч.

В комнату вошла Светлана. Она видимо что-то собиралась сказать, но как это часто бывает у молодых и любознательных, сразу отвлеклась. Окинув взглядом холостяцкую обстановку, она непроизвольно задала чисто женский вопрос:

– Вы тут один живете?

Михалыча это даже развеселило:

– Нет, там за стенкой у меня постоялец раненный, которому постоянный уход нужен.

– Да ну вас, – чуть смутилась Светка, продолжая знакомиться с обстановкой.

– И вам не скучно?

– Нет, у меня же вон сколько друзей и подруг, – он указал на книги.

Светка быстро пробежалась по корочкам и заявила:

– Нет. Мне такое не интересно, у вас все больше про войну и про религии всякие… – но она не договорила, так как ее ее взгляд остановился на большом белом пере.

– Нравиться?

– Необычно… и цвет такой белый… и пыль на него не садиться.

Михалыч подошел к Светлане и осторожно взяв за плечо, развернул ее.

– Вы что-то хотели мне сказать?

– Ах, да, я хотела пригласить вас на блины. Вы их с вареньем черничным пробовали?

– С домашним? – Никогда!

– Так пойдемте, – обрадовалась Светка, – а я боялась, что вы откажетесь.

На кухне уже сидел Вовка, перед которым стояла большая тарелка, накрытая другой тарелкой меньших размеров, и вазочка с вареньем, от которого исходил аромат леса. Он честно ждал команды к началу.

– Сейчас, обождите еще минутку, – Светка быстро поставила каждому по красивой тарелке, – из дома прихватила, – пояснила она, а то вот посмотрела на чем он ест, общепит какой-то. Где он их взял? С них и есть неприятно.

Она быстро разлила чай и уселась между ними. Блины были вкусные, а варенье просто умопомрачительное. Светка смотрела, как мужчины с удовольствием поглощают ее угощение, и вдруг честно призналась:

– Это единственное, что у меня хорошо получается.

– А ты чего сама-то не ешь, – спросил сквозь заполненный рот Вовка, – располнеть боишься?

– Боюсь, – кокетливо ответила Светка, – и ты меня любить не будешь.