Сергей Кобозев - Химические этюды

– Ох, Серёжу жалко!.. Ох, мальчик!.. Ох, долюшка твоя горючая!..

Мадонна убрала наконец свои проклятые когти, злорадно показала мне язык, сжала кулаки и яростно забарабанила по моим плечам.

– Ты никогда не сможешь стать полноценным человеком! Тебе нет места в этой жизни! Нет тебе простого человеческого счастья! Ты вечный отщепенец! Неудачник! Отстой! Мы все тебя высмеиваем! Ты никому не нужен, даже дьяволу! Ты здесь лишний!!! – Дива вскрикнула и с отчаянной силой запечатала мне кулаком по носу.

У меня из глаз посыпались искры. Носик мой крепкий, но к таким ударам, увы, не приспособлен – не прошло и секунды, как тошнотворная, густая и горячая кровь хлынула фонтаном с моего гудящего носа, устремляясь прямиком в рот…

Мадонна испуганно застыла с поднятым кулаком и жутко вылупила глаза. Затем вздохнула, виновато мотнула головой и пропищала:

– Серёжа, Серёженька… – Голос её дрогнул, по щекам потекли слёзы. – Прости! Прости! Прости! – Нежно взяла меня за окровавленное лицо и разрыдалась. – Я дура, дура! Прости, прости, ради Христа! Серёженька! Любимый! Родной! Мальчик мой ненаглядный! Прости! – Папесса прижалась ко мне своим дрожащим телом, крепко обхватила руками мою сутулую спину, уткнулась носом мне в шею и затряслась от дикого рыдания.

Я офигел. Бульдыш изумился не меньше. В этом безумном ступоре мы пробыли порядка десяти минут.

– Угу, – буркнул наконец Игорюня, придя немного в себя, – ну как же без этой извечной мизансцены! Актриса ж ты долбаная! Насмотрелись мелодрам на наши головы! Тьфу, пропасть!..

Женщина, не выпуская меня из объятий, подняла голову, пытливо заглянула мне в глаза и печально улыбнулась.

– Серёжа, зачем ты снова ушёл из церкви, а? Зачем ты опять покинул меня? – Папесса болезненно скривила губы, подавила в себе плач, всхлипнула и жарко выдохнула мне в лицо: – Эгоист! Глупый, смешной дуралей! – Легонько стукнула меня по лбу и коснулась пальцами шеи. – Серёженька!.. – Выдержала мимолётную паузу, не отрывая от меня своих бледно-голубых глаз. – Я ведь уже пять лет люблю тебя… Нет, пять лет ненавижу! – её пальцы опасно сжались на моём горле. – Ненавижу, потому что люблю! Самозабвенно, самоотречённо, самоотверженно люблю!.. На что ты, мерзавец, не способен!

– Вот это платоническая любовь! – Бульдыш взялся за голову.

Я не знал, что ответить. Эта женщина никогда не интересовала моё больное воображение, и уж тем более ни разу не касалась моего отжившего сердца. Правда, справедливости ради стоит заметить, что я неоднократно писал ей вдохновенные письма и посвящал лирические строки. Зачем? Думаю, в глубине своей сущности я надеялся разглядеть в ней родственную душу. Вот и доигрался… «Что без тебя мне эта вечность?..»

– Ты стал для меня самым главным человеком в жизни, – продолжала Дива, всё больше и больше сжимая мне шею. – Нет, ты стал всей моей жизнью!.. Помнишь наш первый день, когда мы встретились? Да где уж тебе помнить!.. – Женщина гневно оскалила зубы. – А я храню его в своём сердце. – Тяжко вздохнула и погрузилась в сокровенные думы. – Это был октябрь четырнадцатого. Суббота. Очередное молодёжное служение. Тогда я терзалась от страшной сердечной раны – ни о чём другом не могла и думать, ничем не могла утешиться. И тут, словно мой добрый ангел-хранитель, появился ты – сияющий, свежий, оригинальный, глубокий… одним словом, не похожий ни на кого! А после я узнала, что ты у нас, оказывается, писатель, артист, химик-биолог, севчанин и ещё Бог знает кто. Мне страшно захотелось познакомиться с тобой поближе! Но увы – ты проявлял ко мне одно холодное равнодушие и совершенно не замечал мой ласково-пожирающий взгляд. – Дива томно прикрыла воспалённые от слёз веки и продолжила: – А потом ты и вовсе стал уединяться с этим бесноватым, – небрежно указала на притихшего Игорюню. – Председатель окаянный! В последнее время он просто подмял под себя нашу церковь! Пригрели змейку на своей шейке! Всех охмурил, даже пастора! А дьякон так вообще в балет перед ним пускается! Докатились!

Бульдыш побагровел от злости.

– Как великий председатель, я делаю тебе первое замечание!.. Кобозь, какой ты, к чёрту, химик-биолог?! Кто ей это наплёл?.. Он ещё и молчит, как болван!

– Серёженька, а как мне было горько в тот зимний вечер, – повествовала мадонна, не обращая внимания на моего друга, – когда нам посчастливилось ехать в одной маршрутке. Помнишь? После служения ты – как всегда – в гордом одиночестве брёл на остановку; я и ещё шестеро молодых сестёр шествовали позади, смеясь и сплетничая. – Женщина горько усмехнулась. – Помнится, мы, шутя, гадали, кого же из нас ты соизволишь сделать своей желанной музой. Одна сестра повернулась ко мне и с игривой улыбкой прошептала: «Да вы просто созданы друг для друга!» Я, конечно, смутилась, но тут же прислушалась к голосу сердца – оно звучало в унисон её словам! Уже тогда я начала верить, что Господь по-особому расположит нас друг к другу. Но, к сожалению, когда мы оказались в одной маршрутке, ты только и делал, что мило щебетал с этой Елизаветой (маленькой, чёрненькой, узкоглазенькой) и этой… как её там… Мартой… или Марфой… в общем, младшей сеструхой Елизаветы – той, которая вечно скалится да позирует мирским фотографам… А братец-то их, смотрю, в последнее время совсем разожрался!.. Ну да ладно, оставим эту святую семейку навсегда… Так, о чём это я?.. Блин, мысль потеряла! – Дива досадно хлопнула себя по бедру.

Я попытался восстановить в памяти тот пресловутый вечер. Да, нечто подобное имело место, но только совершенно в других красках: во-первых, ни с кем я мило не «щебетал», а разговаривал на серьёзные духовные темы (кроме духовных тем мне с церковными курочками говорить больше не о чем), во-вторых, никакую «Марту» я вообще не помню (хотя она, возможно, там и была, но я попросту мог не обратить на неё внимания), а в-третьих, сама Дива произвела на меня в тот момент крайне отталкивающее впечатление. Помню, когда я скромно заплатил водителю за восьмерых, она презрительно задела меня плечом и процедила сквозь зубы: «Я сама могу за себя заплатить!» Затем села (мрачная, угрюмая, хмурая), отвернулась к окну и не обронила ни единого слова.

– А затем ты исчез – так же внезапно, как и появился. – Папесса почти вплотную приблизила своё лицо к моему и понизила голос: – Я была просто раздавлена. Ты причинил мне невыносимую боль. Это было ужасно! О муки безнадёжной любви! Где мне взять амулет от этой напасти?! – Женщина прослезилась. – И если бы не поддержка Духа Святого, я бы, наверное, умерла от тоски и отчаяния… Но милостивый Господь прикоснулся к твоему сердцу, и ты начал писать мне свои драгоценные письма. Да-да, именно письма (длинные, шедевральные, проникновенные), а не какие-то там идиотские сообщения… Веришь-нет, но я буквально до дыр перечитывала все твои строки, позабыв обо всём на свете. А какие были стихи!.. Ах, Серёженька! – Мадонна снова стиснула меня в объятьях (разжав наконец горло) и, не сдерживая рвущихся на свободу чувств, сладко и тягуче расцеловала мои покарябанные щёки, выпачкав кровью губы. – Ах, вкусный мальчик! – Облизала свою упругую губку и улыбнулась. – Как же я ждала этого момента! Кобозев, я тебя съем! А-а-ав! – Прильнула ко мне и хватанула зубами меня за бороду (не сильно).