Сергей Кобозев - Химические этюды

Я поспешно вскочил следом. Мне уже сделалось совсем стрёмно от всех этих жутких краснобайств.

– Откуда тебе всё это известно?!

Мужчина лукаво ухмыльнулся:

– Абвер доложил!.. Неужели ты всё ещё не понял, что к чему?

Я испытующе уставился на друга… и тут меня бросило в дрожь! Я просто остолбенел от своего нового открытия!

– Григорий Ефимович?! – пропел я испуганным басом. – Это Вы?!

«Григорий» расплылся в довольном оскале:

– Маленька-а-ай! Признал, признал! Ро́дна-а-ай! – Мужчина распахнул объятья и ринулся ко мне. Я инстинктивно отпрянул, но было уже поздно – новоявленный старец стиснул меня в своих могучих лапах. – Слухайся мине во всём – и будеть тябе хорошай понос! – шептал он мне на ухо. – Усё-усё тябе дам, чаго ни пожелаешь, токо слухайся мине! Поня́л ай не?

Я не знал, что и делать: то ли вырываться и с благим визгом бежать от всей этой чертовщины куда подальше, то ли плакать от счастья!

Но вдруг меня снова озарило:

– Погодь, но ведь у Распутина были зелёные – «змеиные» – глаза и фирменный пробор… Та-а-ак-с… У кого из нас двоих зелёные глаза и пробор? Кто худой и невысокий? Кто скромный и малограмотный? А главное, кто из нас выдержал яд? Ответ очевиден! – Я высвободился из булышовских объятий и торжественно сложил на груди руки. – Да будет тебе известно, что Григорий Распутин – это не кто иной, как я! Взгляни на меня: пред тобой стоит святой старец! Бульдыш, я царский друг, и мои иконы мироточат!

Бульдыш отшатнулся, безумно выкатил налитые кровью очи и завопил на всё Полпино, гневно топоча ногами:

– Лжёшь, собака! Аз есмь Распутин! Да как ты только смеешь порочить моё святое имя своей несносной глупостью! Ты посмотри на себя, мракобес хренов!

Тут я конкретно потерял самообладание. Ярость залила всё моё сердце. Такое со мной случается крайне редко.

– Свинья ты корытная, а не Распутин! – ревел я во всю глотку, с трудом подбирая слова. – Не буду тебя больше любить!.. Да свершится над тобой, душным козлом, анафема!.. Запомни ты наконец, тупорылый мой крокодил, что только я могу быть настоящим Григорием! А ты дармоед и алкаш!..

– Не дери на меня горло, сосунок!!! – Бульдыш разорвал на груди безрукавку. – Ты не достоин и… этого… как его там называют?.. О, ты не достоин и выеденного яйца Распутина!.. Что ты на это скажешь?.. Чего молчишь, как рыба об лёд?!

– Потому что к нам кто-то идёт. – испуганно обронил я и указал рукою вдаль.

Игорюня вздрогнул, прижался ко мне и уставился на приближающйся к нам силуэт.

Через несколько секунд мы поняли, что это она – длинноголовая, истощённая и широкоплечая Дива с неестественно зрелым лицом, крутыми скулами, лошадиным оскалом, стоячей верхней губой, длиннющим носом и вечно озлобленным, убийственным взглядом пустых глаз.

– Боже, – испугался Бульдыш, – как она сюда попала?

– Ума не приложу, – промямлил я, не отрывая от зловещего образа застывших очей.

– Что ей здесь надо?

– Понятия не имею.

– Зачем она направляется к нам?

– Кабы я знал… И вообще, тебе, как председателю духовного совета, должно быть ясней. К слову сказать, это ты её зачем-то назначил папессой! Неужели ты считаешь эту женщину сколько-нибудь духовным человеком?

– Ничуть, – откликнулся друг. – Это типичное мирское быдло, прикрывающееся церковью. Ничем духовно-нравственным от неё не пахнет – так, одна публичная шелуха и все эти бесконечные шоппинги, фитнесы да услаждения. По сути, нам с ней не о чем разговаривать… Просто понимаешь, Кобозь, я решил хоть как-то помочь ей реализовать себя во Христе, поэтому и назначил её папессой – пусть у неё будет небольшая, но зато правильная жизненная мотивация… Так, что-то она чересчур взвинчена. А какие глаза! Матерь Божья, да это реальная демонизация!.. Серёга, давай-ка лучше убежим отсюда!

Я судорожно сглотнул.

– Погоди, а вдруг что-то случилось? А вдруг она…

Мне не суждено было закончить свою фразу, так как подлетевшая к нам Дива со всей дури вцепилась мне в волосы (да ещё двумя руками!).

– Предатель! Предатель! Подлый оступник! Иуда! Иуда! Сдохни! – Мирный посёлок буквально вздрагивал от её грудного, сипатого контральто. – Ненавижу тебя! Проклинаю тебя! Презираю тебя! – с этими яростными нападками женщина принялась неистово плевать мне в лицо.

Немой шок объял меня с головы до ног. Униженный, роняющий клочья волос и истекающий чужой слюной, я наконец-таки возопил, будучи уже не в силах терпеть эту мерзкую взбучку:

– А-а-ай! Мне бо-о-ольно! За что-о-о?!

– Заткнись!!! – Дива пуще прежнего впилась мне в волосы и начала «колбасить» мою голову во все стороны, как рычаг перемены передач. – Жалкий червяк! Ты не мужчина – ты слюнтяй! Мерзкий андрогин! Пуэблид! Ты не достоин носить мужскую одежду! Баба! Ссыкло! Будь ты проклят! – Усилила терзания. – Я опозорила тебя перед всей церковью! Я пустила про тебя самые отвратительные слухи! О, я живо рассказала своим единоверцам, какой ты у нас гадкий, уродливый, нищий, противный, развратный, лицемерный, беспомощный и глупый! Так и знай – всё рассказала! – Женщина издала сардонический хохот, беспощадно намотала на кулак мои волосы (послышался хруст рвущихся корней), высоко запрокинула мне голову (затылок буквально впечатался в спину), взмахнула свободной рукой и – раз! раз! раз! – зверски отхлопала меня по лицу ладошкой.

– Батюшки, смерть моя пришла!.. Игорюня, дай ей трынды!!! – отчаянно взмолился я другу.

– Щас тебе даст!!! – мгновенно откликнулась папесса и хлестанула мне по глазам.

Из моих очей невольно брызнули слёзы. Пришибленный, с покрасневшим лицом и хлюпающим носом, я изо всех сил старался не поддаваться этой безжалостной ведьме. Но всё было тщетно.

– Ага, заревел! – торжествовала Дива. – Наш поэтишка пустил нюни?! Слабак! Позорник! Ничтожество! Я смеюсь над тобой!

Перепуганный Бульдыш бегал возле нас кругами, не зная, что предпринять, и боясь подступиться ближе.

– Мадонна миа! Что ж ты делаешь! Зачем человека бьёшь?! О Нотр-Дам!

– Это не человек – это помойка! – лютовала женщина. – Это низшее звено эволюции! Кобозев, ты не достоин называться даже дриопитеком!.. Ах, какой же ты противный! Как я тебя ненавижу!.. – Взревев, папесса скрючила пальцы и осточертело вонзила мне в лицо свои острющие ногти.

Я заорал. Дамские ногти, подобно опасным бритвам, глубоко вошли мне под кожу. Тёмно-бордовая кровь выступила из ранок, побежала тонкими ручейками и закапала на землю. В скором времени всё моё лицо, шея и рубаха были залиты красной рудой.

– Уйди от меня, баба негодная!.. Бульдыш, где ты?!! – Я сжал женские кисти и рывком попытался ослабить мёртвую хватку, но только ещё больше причинил себе агонии.

Игорюня, будучи не в силах смотреть на это варварство, пал на колени, закрыл лицо ладонями и зарыдал: