Леонид Кузнецов - Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Вспомнив о матери, Мария, как обычно, вздохнула, по привычке испугавшись, что придется смотреть ей в глаза. Но сегодня, неожиданно для себя, она почему-то не захотела чувствовать себя виноватой. И даже пошла в атаку:

– А почему это я должна стыдиться? Подумаешь поцеловались! Сама же говорила, что пришло мое время. И ничего я не развратная! Ав меня силой заставил. Он меня обманул! За коней ему вообще ничего не полагалось. Это ведь – мои кони! Я бы и так про них узнала. Бесплатно. И как ведь крепко держал меня, дурак! Синяков наверняка везде понаставил. Да в общем и не было у нас ничего. Подумаешь…

Да разве ж дело было в поцелуях? Ав тут, если разобраться, был ни при чем. И мать, и Михаэль… Просто Мария изо всех сил пыталась уйти от чего-то другого. Она боялась признаться себе в том, что ей совсем не хочется сейчас думать о Боге или вспоминать наставления Иосифа о том, как она может распознать Мессию. И радоваться туманным намекам учителя на то, будто бы она Его однажды встретит. Что именно она Его увидит. Первая! А может и вовсе единственная.

Когда и где? В Магдале, что ли? В этой деревне? Где не то, что бани, как в Кесарии, нет, а даже и… Да ничего там нет! Только жалкие, с рождения испуганные дураки кругом, греческих стихов про любовь не читающие и мечтающие лишь о том, чтобы урожай не поела саранча. А ей хочется бешено мчаться на восхитительной прокураторовой квадриге по широкой и ровной дороге. Чтобы туника на ней была шелковая, но только совсем прозрачная. И чтобы она красиво развевалась. Чтобы все видели, какая Мария стала взрослая и какая она теперь красивая! Как прекрасно ее молодое тело и как оно жаждет любви. Чтобы все ее хотели. Дотрагивались бы до нее. Может быть не так, как ее касались сегодня нежные руки не ведающих стыда эфиопок. Знающие ужасные и такие прекрасные тайны… А почему, собственно, не так? Как раз так! Чтобы мучили ее и заставляли стонать! Чтобы то, что с ней сегодня впервые случилось не во сне, повторялось и повторялось. И чтобы она перестала, наконец, бояться смерти. И чтобы Ав…

– Вспомнила, в саду пахло фиалками! А ребенка я у него правда попрошу. И пусть думает обо мне, что угодно! Вот так прямо и скажу. Чего стесняться? Как это кому? Как будто непонятно! А что, если он не захочет? Или вдруг скажет, что у него уже кто-то есть…

Каифа произвел на гостей неожиданно хорошее впечатление. Во-первых, он вышел их встречать сам, каковой чести мало кто удостаивался. А во-вторых, разговаривал с приехавшими как со старыми друзьями, легко и непринужденно, забавно подшучивая не только над ними, но и над собой. Когда сели ужинать, он своими руками стал подливать в их чашки жасминовый чай! И продолжал бы это делать, если бы Мария не опомнилась и, рассмеявшись в ответ на какую-то его остроту, не усадила его на место, отведенное ей, – между Иосифом и Сиром, – по привычке взвалив на свои плечи застольные хлопоты. И сразу стало как в Магдале – тепло и весело. Даже как будто освещение изменилось. По огромному залу парадных собраний словно бы полетели тысячи искорок. И он наполнился многими одновременно звучащими голосами. Молчал лишь безликий, одетый в черное человек, которого Каифа представил как своего секретаря, и на которого даже подозрительный Иосиф перестал обращать внимание уже через минуту, словно его здесь не было. Внимание раввина занимал совсем другой предмет. Ну еще бы! – Иосиф совершенно не узнавал своего врага. Даже немного растерялся.

Каифа нашел доброе слово для каждого и умудрился разговорить даже градоначальника, сердце которого за полчаса до того готово было выпрыгнуть из горла, а язык, сделавшийся шершавым как пемза, присох к небу! Выяснилось, что Каифа пригласил его в Ершалаим для того, чтобы познакомить со знаменитым архитектором из Рима, и что их встреча состоится через час. С этим градостроителем они отправятся в Магдалу посмотреть на месте, что можно придумать, чтобы забытая Богом деревня превратилась в элегантный город, в котором не стыдно было бы принять даже римского консула. Что значит “пригласил” и при чем здесь римский консул, а главное, кто и на какие деньги будет осуществлять превращение занюханной дыры в радостную сказку, градоначальник не понял, но был чрезвычайно польщен и, когда за ним вскорости действительно явились, отправился навстречу лучезарному завтра абсолютно счастливым.

Иосиф, когда немного освоился, понятное дело, заважничал и некоторое время просидел за столом надутым букой, угрюмо и неостроумно огрызаясь на безобидные подкалывания хозяина, со смехом вспоминавшего, как они ловили рыбу, а им никто не сказал, что рыбу на голый крючок ловят только идиоты. А еще, как тайком от родителей они делали вино, которое у них всегда скисало, но они его все равно пили. Кривились, но пили!

Общий хохот вызвала новость, что Иосиф, оказывается, пользовался ошеломительным успехом у замужних женщин, потому что, во-первых, был на голову выше Каифы и шевелюру имел не то, что сейчас, а во-вторых, выражение лица умел сделать до такой степени несчастным и романтическим, что устоять перед ним было практически невозможно. Главное же, он мог уболтать любую дуру, наврав ей с три короба про достоинства, которых у нее отродясь не бывало, но которые она, утонув в его честных глазах, неожиданным образом в себе обнаруживала и начинала всерьез верить в то, что этот шалопай бескорыстно влюбился в ее бессмертную душу. Нежную и прекрасную, как у ангела. Он же, Каифа, на этом фронте вечно оставался с носом и, естественно, Иосифу страшно завидовал, потому что так красиво врать до сих пор не научился. Да, конечно, с ростом ему катастрофически не повезло…

Сиру, дружелюбно хлопнув его по плечу, он шепнул, что их разговор впереди, и выразил уверенность, что разговор этот будет для него приятным, поскольку касаться будет исключительно его бизнеса, который давно уже пора расширять (Чего замыкаться на Магдале? Как будто нигде в Израиле больше не пьют…). Еще он сказал, что по случаю отведал его вина, остался в восторге и сожалеет, что в Ершалаиме такого не достать. И что он вообще давно хотел с ним познакомиться, потому как наслышан о его щедрых пожертвованиях на синагогу и о том, что вместе с дочерью они сделали невозможное – открыли в Магдале школу для девочек. Давно пора! В Ершалаиме такое, к сожалению, немыслимо. Слишком многие здесь считают, что, если девочки научатся читать, то скоро и в храмах начнут учить. А по его мнению, так лучше бы уже и начали, потому как невмоготу стало слушать весь тот бред, что несут на собраниях синедриона фарисеи. И что он вообще устал от интриг, политики, книжников и прочих идиотов. От того, что совершенно не с кем стало поговорить. По-человечески, запросто, по душам. Так что даже начал подумывать – не пора ли ему уйти на покой. Кого вот только вместо себя оставить волкам? Порвут ведь агнца…