Немного странным показалось лишь то, что, приехав в Магдалу, Иосиф тут же начал расспрашивать про женщину со светлыми волосами, словно заранее знал о ее существовании. Она тогда уже недели две из дому не выходила. За водой разве что. И совсем худая стала. Как смерть. Откуда он мог о ней знать? – Да ниоткуда! Она во всяком случае его не знала. И уж точно не его она ждала. Постучав в дверь, Иосиф еще с улицы заговорил с ней по-гречески. То есть говорил он. Она молчала. Люди рассказывали, что ведьма сама открыла ему дверь. И впустила. Войдя в дом, Иосиф быстро оценил ситуацию, однако, никакого удивления или сочувствия не выказал, а вместо этого принялся рассказывать про себя. Что у него недавно умерла жена. Что он в быту беспомощен. Что Каифа – сволочь, а он глубоко несчастен. И все такое. Она молча стояла и слушала его. Кажется, понимала. Да точно – все она понимала! Ведь, когда он попросил ее помочь с сыном, ну и там по дому… Нет, не прислуживать, конечно, а просто поддержать хозяйство… Домоправительницей побыть… И на рынок разве что еще когда сходить… Словом, не дать ему с сыном пропасть. И немая вдруг кивнула. Согласилась, значит. Проку от нее было немного, потому как делать она ничего не умела. Ни готовить, ни стирать, ни даже пол толком подмести. Поэтому пришлось ей в помощь нанять еще и полоумную стряпуху. Но на рынок она всегда ходила сама. И в доме Иосифа стало как-то по-человечески. Даже уютно. А куда ей было деваться? Она по-своему даже благодарна ему была. Годовалого сына ведь надо было чем-то кормить. Сил у нее тогда уже почти не оставалось. Платил ей Иосиф немного, но платил. Регулярно. К этому, собственно, все его покровительство и свелось. Ну разве что тот кретин, что умел красиво лаять, однажды схлопотал палкой по голове. Больше не лаял. И ведьмой ее звать перестали. По той же причине. В общем, Иосиф вовремя приехал. Ну, или почти вовремя. По крайней мере она не от голода померла. Примерно за полгода до смерти немая, отправляясь к раввину, стала брать с собой сына. Чтобы не бегать туда-сюда. Совсем тяжело ей уже было. Иногда они даже и обедали вместе. Вчетвером. Но никакой личной жизни там не случилось. Точно! Узнали бы. К тому же она ведь и с Иосифом не разговаривала. Только сына его, Михаэля, иногда гладила по голове и говорила ему всякие незнакомые слова. Наверное, ласковые. И глаза у нее при этом делались мокрые. Словно бы она и с ним тоже прощалась. Словно бы уже все наперед знала. Но чтобы заплакать – не было такого никогда. Даже когда умирать стала. А ведь ужасно мучилась. С животом у нее что-то случилось. Никто не знает – что. Повитуха руками развела. Сказала, что не слыхала про такую болезнь. За три дня сгорела, бедняжка. Ну и хорошо, что не долго страдала. А может она просто сумасшедшей была, ведь и сын ее заговорил только через два года после ее смерти? Когда ему исполнилось четыре. Его поначалу даже за идиота принимали. И почему-то опасались, что, если он не помрет в младенчестве, потому как уж больно хилым рос, каким-то прозрачным, у него непременно должна будет открыться эпилепсия. Почему? – Никто этого сказать не мог. Но ждали чего-то подобного. Может потому, что мальчишка всегда носил на голове белую тряпку и как-то странно смотрел на людей? Как будто не глазами. Словно бы он вовсе не людей в них видел, а что-то такое, чего никто больше не видел. Хотя, при чем здесь тряпка? Нет, эпилепсии у него не обнаружилось. Мигрени и жестокие с ним случались, но эта напасть поразила его значительно позже, – уже после того, как он свалился с дерева и ударился головой. Похоронив немую за общественные деньги, Иосиф сделал нечто такое, после чего его в Магдале зауважали еще больше: он взял ее слабоумного сына в свой дом. Ел мальчишка мало и одежды носил только те, из которых вырастал Михаэль, но все равно ведь расходы на него были. Так что нечего говорить: хорошее дело Иосиф сделал, божеское. Вот только никто не знал, что раввин был не так уж и бескорыстен. За день до спешного отъезда или, проще говоря, его изгнания из Ершалаима, к нему на улице подошел незнакомец, сунул в руку пакет и как сквозь землю провалился. К письму, в котором содержалась просьба присмотреть за одинокой светловолосой женщиной, плохо говорящей на арамейском и проживающей как раз в том самом городке, в который ему предписано завтра ехать, прилагалась большая римская монета – золотой аурелиус, к слову сказать, в пересчете на шекели составлявший чуть не полугодовое жалование раввина. В письме говорилось еще, что точно такую монету раввин, если окажет покровительство вышеупомянутой особе и при этом сохранит тайну, будет получать ежегодно, а через десять лет или даже раньше Каифа его помилует. То есть Иосиф сможет вернуться в Ершалаим: на первосвященника будет оказано необходимое давление. Через год, когда синеглазая уже умерла, Иосиф и в самом деле получил свой очередной аурелиус. Непонятно от кого и не особенно его ожидая, потому как покровительствовать было уже некому. Решил, что заплатили ему теперь за мальчишку. Однако, тот аурелиус оказался последним. Очевидно, где-то там узнали, что женщина умерла. Раввин, конечно, расстроился. Потому как третий аурелиус он уже ждал. Очень на него надеялся. Деньги ведь и в самом деле не маленькие. Но мальчишку от себя не прогнал. Может потому, что к нему привязался Михаэль. Ровесники все-таки…
А в Магдале примерно в то самое время, когда Иосиф понял, что второй аурелиус был последним, появился еще один вдовец и тоже с ребенком – с девочкой, с которым раввин на удивление быстро сдружился. Причин для их сближения было много. Во-первых, Сир оказался вторым человеком в Магдале, который читал греческие книжки. У него их было целых три штуки. То есть у Иосифа появился достойный, высокообразованный собеседник. Во-вторых, будучи хоть и не крупным, но достаточно успешным виноторговцем, Сир, растрогавшись благородством раввина в отношении полоумного сироты, самостоятельно, то есть без всяких на то намеков, вызвался стать спонсором мальчишки, —
– Только так, чтобы об этом никто не узнал!, —
оговорил он свое условие и, хотя аурелиусами не сыпал, материальную помощь оказывал весьма ощутимую. В-третьих, вино, которым торговал Сир, Иосифу очень нравилось, тем более, что доставалось оно ему даром
И, наконец, чтобы торговля не умерла, Сиру необходимо было с кем-то оставлять свою маленькую дочку. Не мотаться же с такой обузой по близким и не очень близким городкам и селам, ведя бесконечные переговоры с производителями и покупателями его замечательного товара.
Давай, ты будешь меня любить до самой смерти
Мария заметно волновалась, когда Сир впервые привел ее в дом Иосифа – знакомиться. Самого раввина она почему-то не испугалась, чем и купила его. Деловито вскарабкалась к нему на колени, ткнулась носом ему в щеку, что, по всей видимости, означало поцелуй, быстро слезла и в тот же миг забыла о его существовании. Волновалась она потому, что не только с раввином, как предупредил Сир, ей предстояло тут встретиться. И что эти мальчишки на целый год ее старше. Вот их-то появления она и страшилась. Платьице все время поправляла. А эти дураки все не шли и не шли. Потому что убежали купаться на озеро, а потом еще и рыбу вздумали ловить! Если бы хоть что-нибудь поймали!…
Читать дальше
![Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]](/books/1080510/elizabet-loftus-mif-ob-utrachennyh-vospominaniyah-k.webp)
