Илья Бондаренко - Лекарство для Маши

– Как – говорю, – мне оборудование ваше отдать?

– Да пес его знает как, – отвечает холодно, как предателю, – это сложно все, склады, приемка, выписка.

Ну и хуй с вами, – выбросил потом все это на свалку.

В здоровом обществе вообще не должно быть понятия «работа за деньги». Работать надо на пользу своей личности, чтоб она крепла, росла над собой, а когда вырастет, – можно уже и на пользу обществу, чтоб и оно не отставало.

Вот по тротуару идут дети лет пяти. Много их. Человек двадцать, воспитатель с ними или даже два воспитателя, а дети за руки держатся. Мальчики и девочки. Что-то происходит в организме, когда видишь детей. Особенно в таком количестве. Плакать хочется, они какие-то жалкие. Хотя умом понимаешь, что это взрослые жалкие, а дети – прекрасные, почти совершенные, потому что не задавлены еще красными шеями своих толстолицых пап. И как только получается из таких прекрасных существ вот это…?

Корень моей нелюбви к взрослым уходит тоже в детство. – На машинке я катался. Бывают такие машинки, которые в парках на прокат дают. Дорожки, столики какие-то, травка, голоса, ноги кругом. Катаюсь, катаюсь, и вдруг останавливает меня какой-то мужик, может работник аттракционов или еще кто, и говорит так строго:

– А почему у тебя на машине фары не горят? Они с самого начала не горели?

Что я ему отвечу, немой, маленький, напуганный, ничей, – ну не горят и не горят, я откуда знаю, что они должны гореть! А он как-то деловито и так раздраженно говорит, что надо кого-то там оштрафовать или что-то наподобие, я толком не понял, а он ушел. Ушел и забрал с собой все мое детство. Подъехал я к родителям, – не хочу больше кататься. И больше не катался. Никогда. Мелочь вроде бы, а на всю жизнь комплекс вины за не горящие лампочки…

Хороший человек – это, прежде всего, хороший педагог. Чем лучше ты педагог, тем лучше ты человек. Педагог, он всегда ведущий. Он сердцем ведет, не головой, точнее и головой тоже «подруливает», но тех, которые с головой, на Родине много, а вот с сердцем – практически нет.

Существует стереотип мудреца-учителя. Это какой-то седой мужик бородатый, как апостол. На самом деле, физически одряхшее тело – это, почти наверняка, показатель большего маразма, а не большей духовности. Прискорбно, что в учебные заведения преподавателей до сих пор принимают на основании диплома. Вот стану ректором – всем вам хана, ребята! Лучше сразу увольтесь!

Хорошего преподавателя распознать легко. Он смешной, пухленький, энергичный и глаза добрые. Знания – вторичны.

Я когда на свою последнюю работу устраивался, у меня будущий начальник подразделения даже не спрашивал ничего.

– По глазам – говорит, – вижу, что нормальный, подходишь.

Правда работа там была снова провода в дырки совать. А на другие должности меня никогда и не брали! Опыта нет. А откуда ему появиться, когда все отказывают? Продавать бытовую технику – не брали. Продавцом телефонов тоже не смог устроиться, директор оказался хитрее меня, спросил:

– А какая у тебя самого модель телефона, а?

И тут я понял, что не подхожу. Модель моего телефона называлась «Просто чтоб позвонить». Я вообще-то больше сам люблю выпендриваться, чем через вещи. Обычным банковским мальчиком на побегушках меня не приняли тоже. Для убедительности я наврал, что имею опыт работы по специальности, правда, не смог внятно объяснить, что конкретно делал. Даже удочки меня продавать не взяли, потому что на собеседовании выяснилось, что и у них тоже есть модели!

– Ну и хер с вами и с вашими удочками, чтоб вам разориться. Что же это за блядский мир! – возопил я в конце концов. И пошел снова тянуть провода.

Лето бывает холодным, бывает жарким, но всегда оно волнительно долгожданное. Лето – как первый секс. Сейчас лето холодное, но это не важно. Денег у меня пятьсот рублей осталось, но зато есть лето, и оно вселяет надежду, не знаю пока на что. Может на счастье…

Первый секс у меня был в девятнадцать лет. Еврейскую девочку звали Суламита, ей-богу, не вру.

– Побожись, – сказал мне как-то один насупленный мусульманин.

– Божусь, – ответил я со всей серьезностью.

Так вот у нее были жидкие светлые волосы, круглая попка, мягкий животик и чуть более чем невероятный бюст. Мы стояли с ней на дорожке за домом. И смотрели друг на друга.

– Какая красивая, – думал я, – даже лучше, чем то пианино в детском саду.

Она провела рукой по моему лицу, по носу, по волосам. Ее глаза даже не говорили, они транслировали нежность и восхищение.

– Я тебя люблю! – неожиданно произнесла она.

У меня побежали мурашки от восторга. Никогда не испытывал даже тень чего-то подобного.

Нравилось ей, когда я ей пальцы в п… засовывал. А я наслаждался от перемены в ее лице, ибо в этот момент в голой человеческой единице, вспыхивала женская природа, она делалась замедленной, млеющей, не скованной цепями приличий, настоящей, красивой… безумно красивой.

Меня она выбрала за… гормоны, наверное… Когда наши надменные взгляды впервые скрестились на концерте, где мы играли, я почувствовал в ней некое родство. Уже через месяц после этого мы связали себя тем, что выше клятв и сильнее обещаний. Когда мы добирались до какого-нибудь укромного места, расстегивался строгий офисный костюм, а под ним… а под ним, ребята… Однажды мы с ней в книжном магазине трахались. Ремонт там был, и ширмочка по этому поводу стояла. Покупатели топтались и шелестели страницами Гессе, Сартра, Мураками, Скотта Фицджеральда, а за этой ширмой в абсолютной тишине – мы. Так зарождалась моя любовь к литературе. Сейчас этого книжного больше нет. Вместо него гастроном. Это место прямо за моей спиной. Любовь кончается, когда время стирает последние воспоминания о счастье. А может, и не было у нас никакого счастья.

Зато была частично невысказанная обида. Практически с самого начала отношений, выяснилось, что наличествовал у самки моей парень, бедный художник. Долго и мучительно встречался я с его Суламитой. Расставались, потом снова сходились, с соплями, кошачьими воплями и оргазмическими содроганиями. Связь какая-то существовала, может, из прошлых жизней. При желании все, что угодно, можно спихнуть на прошлые жизни. И не важно, были они у тебя или нет. Как, почему убил? – В прошлой жизни же она меня убила! Грохнула сволочь такая.

Стыдно мне до тридцати с гаком дотянуть и никаких наркотиков не попробовать. Даже марихуаны не покурил. Упустил я свое время, упустил. Когда надо было учиться, я почему-то был уверен, что и так все знаю, когда пришла пора профессию выбирать, я учится начал, когда неплохо бы уже и работать, я понял, какую на самом деле профессию хочу. Пиздец.