Александр Волынцев - В поисках Вина и Хлеба

В караулке жили еще две разновидности меньших братьев проповедников дарвинизма. И что любопытно, съедать их никто не собирался. Зато общались с ними довольно часто.

Открываешь стенной шкаф, в котором стоит посуда и пайки сахара и масла, а на краю тарелки с рафинадом застыл серый столбик: мышь. Или мыш. Смотря по тому – женского рода или мужского. Стоит и смотрит умным глазом-бусинкой, гипнотизирует: «Тут никого нет! Ты никого не видишь! Слушай, будь человеком, дай поужинать спокойно! Что тебе, жалко, что ли?». Да не жалко, не жалко, жуй себе. К мышам отношение было спокойное и даже благожелательное. Уж не знаю почему, но они вызывали всеобщую симпатию.

А вот вторая разновидность, с длинными лысыми хвостами…

С крысами нелюбовь у нас была взаимной и искренней. В них летели табуретки, штык-ножи, гантели… Словом, все, что подворачивалось под руку. Иногда попадали. Чаще – нет.

Они, видимо в отместку, однажды, чуть не стали причиной народно-караульной трагикомедии.

В караулке, кроме караульных (рядовых), начальника караула (сержанта) и в недобрый час зашедших проверяющих (дежурного по части, комбата или ответственного по батальону) быть не должно никого и никогда. А раз не должно, то было. У старослужащих в этом заключался особый шик: попить чаю в караулке. Поэтому, с утра на завтрак они, как правило, не ходили, а их пайки сахара и масла передавались в караулку. И вечером начиналось.

Иногда в караулке вместо трех человек наряда оказывалось человек восемь. Пили чай, балагурили, психологически расслаблялись. На случай внезапного вероломного вторжения ненужных гостей в виде офицеров была разработана следующая схема.

Помощник дежурного по части, увидев, что в караулку направляется нежелательный объект, звонил по внутреннему телефону начальнику караула и говорил одно-единственное слово: «Атас!». Лишние люди с азартом впрыгивали в дыру под топчаном начальника караула: в полу было выпилено квадратом три доски, под которыми – яма для доступа к вентилям отопительной системы. В эту яму умещалось человек пять. И вот, когда в очередной раз в караулку притащился никому там не нужный замполит, все пошло по плану. Зайдя внутрь, проверяющий застал идиллическую картину: караульный отдыхающей смены мирно почивает, караульный бодрствующей смены прилежно изучает передовицу «Красной Звезды», а начальник караула заполняет постовую ведомость. Всюду порядок, тишина и покой. Замполит угрюмо прошелся по всем трем комнатушкам караулки и уселся заполнять свою графу в постовой ведомости.

Когда он уже готов был поставить свой автограф и убраться восвояси, одна из трех досок, прикрывающих убежище «нелегалов» подпрыгнула и шлепнулась обратно. Замполит насторожился. Тут доска подпрыгнула еще раз. Затем из-под топчана вылетели все три доски, и оттуда показалась бледная от стресса физиономия бойца по кличке Тёркин. Кличку эту он получил еще в первые полгода службы за неунывающий характер и почти вечную улыбку. Сейчас улыбки не было. Встретившись взглядом с ошалевшими глазами замполита, Тёркин побледнел еще больше и выдохнув: «Ой-ё!», – метнулся, было, обратно, но замполит ухватил его за шиворот: «Стоять! Ты откуда?». Уставший от неожиданностей Тёркин брякнул: «Дак это… Спросить… Зашел…»

Глаза замполита расширились, предчувствуя близкое раскрытие преступных секретов: «Ага! Значит, здесь есть подземный ход?!». И полез рукой в дыру под топчаном…

Выудив еще парочку «залётчиков», он удовлетворенно записал событие в постовую ведомость и увел «преступников» к дежурному по части.

Тёркина потом спрашивали: «Ты нафига выскочил? Отбоя тревоги-то не было!..»

«Ага… Отбоя… Сижу, смотрю… Глаза!.. Красные… Я, значит, – Тёркин показывает, как он протянул к глазам руку, – а там кры-ы-ыса!!!»

Последствия залёта были катастрофическими: командование приказало засыпать яму песком, а дыру заколотить.

Вопрос: «А что делать, если понадобится вентили покрутить?».

Ответ: «Вынете песок».

Думаете кафе «Караулка» перестало принимать гостей?

Что такое «стресс», наши отцы-командиры и замполиты знали вряд ли, но снимали его активно и регулярно, отчего на следующее утро страдали глубоким абстинентным синдромом (похмельем то есть).

Бойцам же в качестве «антидепрессанта» позволялось побывать в увольнении: посмотреть кино в местном клубе, посмотреть на людей в почтовом отделении и посмотреть на предметы роскоши (типа крема для бритья или тройного одеколона) в универмаге. Больше смотреть не на что, ибо деревня, в которой находилась наша часть, иными очагами культуры не располагала…

Однажды в рамках повышения военно-патриотического духа и общественно-политической зрелости, а также в связи с каким-то очередным празднованием чего-то нас согнали в столовую, погасили свет и на импровизированном экране стали показывать кино. Да-с…

Не знаю, кто замполита надоумил, кому спасибо сказать, только это была свежая копия недавно вышедшего «Завтра была война». Замполит, говорят, потом от досады на свою политическую близорукость сам себе звездочки с погон пооткусывал…

Короче, когда на экране первая советская «плейбой-звезда» и будущая «маленькая Вера» скинула халатик и осталась в одних панталончиках, на зал обрушилась липкая тишина. Было слышно, как стрекочет проектор, как матюгнулся на улице споткнувшийся о свою тень прапорщик, как хрустнула в сведенных судорогой челюстях моего соседа спичка… Героиня потянула панталончики вниз. Зал перестал дышать…

И тут все кончилось. Проектор замолк, зажегся свет, экран превратился в простыню. «Выходи строиться!» – попытался гаркнуть замполит, но вой ста с лишним глоток размазал тщедушную команду по полу, как окурок по плацу. «Выходи стро-о-о…» – «А-а-а!!!» – «Выходи…» – «А-а-а!!!». Топот, улюлюканье, свист и готовые полететь в сторону замполита тяжелые предметы столовской утвари заставили присутствующего при всем этом дежурного офицера принять срочные меры по спасению чести замполитовского мундира. Он не стал кричать. Он не стал стрелять в потолок. Он просто щелкнул выключателем. Сидевший за проектором рефлекторно запустил свой аппарат… Что любопытно: пленка оказалась перемотанной на начало и… Снова слышен только хруст спички, хриплое дыхание да: «От бэль…» – смачно не выдержал кто-то в конце этой безумно антисоветской сцены с панталончиками, но соседи аккуратно и предусмотрительно заткнули ему рот пилоткой…

Таким образом, беззаботно-патриотическое название фильма усыпило бдительность замполита, а дважды повторенное начало сконцентрировало внимание аудитории, сначала ожидавшей «чегонибудьещетакого», а затем погрузившейся в атмосферу сорокового года.