Сергей Рок - Красная Рука

Машина-стукач ― очень нормальное явление.

И ты стоишь и смотришь, как красные маяки приближается, а на экране виднеется лицо, обточенное инородными мыслями и мечтами о бесконечном разврате.

– Здоров, пацаны, ― говорит капитан.

– Чо везешь, здоров, ― мы пожимаем друг другу руки.

– Контейнеры.

– А чо есть?

– Сухие кальмары.

– Много.

– Миллион тон.

– А что еще?

– Семечки. Мы вообще ― семечковоз. А кальмары у нас слева.

– А еще?

– Сало.

– Натуральное?

– Да.

– Покажи. Смари, в прошлый раз нам показывали пластиковое сало.

Потом мы расходимся. Винище ― суррогат. Бывает и хуже. Кому-то из команды становится плохо. Сигареты левые, от северокорейских террористов. Говорят, что это табак. Может быть, какая-нибудь клонированная культура, выращенная в горшках в кабинете одного из Кимов. На счет травы ― у нас нет любителей. Я люблю пиво, но у нас есть пивной гриб. Три сорта, продукт чистый, организм в порядке. Сушеное мясо. Запрещенная рыба. Рыбу не взяли. Мало ли, где ее выловили. Известны случаи, когда находили с полностью погибшие экипажи ― все из-за рыбы. А ведь тянет-то к пивку. Но надо иметь выдержку. И потом, конечно, можно затариться, провезти что-то с собой. То же сало.

И вновь была трубка. И красные огни балка удалялись. Мы даже не узнали, кто они, куда, откуда.

– Слышь, а как звать-то? ― спросил я напоследок.

– Малюта.

– Хреновое имя.

Он пожал плечами.

Спустя час ко мне подошел Коля Бобропилов.

– Капитан, они нам чужого сунули.

– Они? Или он сам перелез?

– Не знаю.

–Ты уверен?

– Да. Он отложил яйца в робота.

– Сука.

– Эвакуация?

– Нет. Поставь там тазик с водкой. Он набухается и ляжет.

– Водки мало.

– А что ты предлагаешь?

– Брать с собой водку и валить отсюда на катере.

– Нет. Давай. Иди, делай. Смотри, чтоб в тебя яйца не отложил.

Это было давно. Большое существо спилось и сдохло, а родившийся из яйца, которое отложил эндоморф, мелкий мудак в виду того, что употреблял с рождения, стал приобретать человеческие черты и даже разговаривал. Его кормили салом. Все это возлагалось на Колю Бобропилова. Всего же у нас народу ― человек двадцать, и еще много всякой говорящей техники, и надо понимать ― каков это был удар, когда все запасы рабочей, трудовой, водки были отданы на откуп какой-то чужеродной хрени.

Малюта.

Я так и представлял, как бью его ногами. Он встает, держится за стенку и, вновь получая, сползает, оставляя красный потёк от носа.

Они могли сделать это и специально. Хотя и нет гарантии.

― Сворачивай паруса, ― сказал я, ― давай. Хватит смотреть на давно умерших красавиц. Давай, Семенов. Подходи на джойстике. Медленно.

– Почему не автопилот?

– Автопилот ― лох. Помни это.

– Вы имеет в виду, стукач?

– Да. Сука и стукач.

У нас все свои. Раньше мы брали с собой инспекторов, и ― помню инспекторшу Орлову. И вот даже сегодня утром, высунув нос из-под одеяла, подумал я о ней, об Орловой.

Орлова.

Орлова, Орлова, Орлова.

– Вы наверное носите меня у себя в голове? ― сказала она как-то.

Что-то в ней такое было. Такие обычно поднимают штангу или идут в женский бокс, ну волейбол ― она широковата, регби, может быть. А тут ― инспекторство. Молодая, но такая надзирающая. И, с одной стороны, ты думаешь ― как бы хотя бы мысленно сопоставить себя с Орловой, словно бы ты ― всего лишь предмет гардероба, и тогда какие-то краны в твоем мозгу начинают отвинчиваться, оттуда что-то должно потечь. Может, волчья слюна? Но почему-то ничего не течет. Чего-то не хватает. Существуют инспекторские души. Это когда едва человечек рождается, он уже ― инспектор. Потом алгоритм пути его разветвляется. Служба. Власть. Надзирательство. Надсмотр. Попытка высушить рабочую смену. Помню, Лёня Цой ее едва не развел. Я в том самом смысле. Может и развел. Никто не знает. Да нет, не развел. У них разная плотность воли. Он, конечно, подточил ее где-то, но я думаю ― она такая неприступная в силу возраста.

Действительно, она родилась, чтобы быть скалой, поэтому, если б она кому и отдалась, так это какому-нибудь диктатору. Вот захватили бы нас пираты тогда. А ведь был момент ― мы встретили жидкогруз «Очаково», и я даже просигналил ― а потом мне говорят ― вы что это, не знаете? Это «Очаково». Он числится в угоне. Так что ходу добавил. Хотя и шли под парусами, но можно и турбине дать огня. «Очаково». Чего только не бывает. Но это не просто воспоминание. Меня б привязали б на главном мостике, и я б смотрел, как их лидер шел по коридору со скупыми цветочками, и Орлова бы вожделела. Все это я домыслил. Когда Орлова станет старше, ей захочется странного, и это будет ближе к сорока.

Но это дурная моя черта, перебирать все в голове. Я помню, что в прошлом году справился с собой и ни о чем не думал, но теперь Облако Спирта было рядом, душа меняла свой вес, пар ее превращался в газ из странных молекул ― в такие моменты просыпается память, и забираешься во все ее уголки, ты проползаешь туда змеем. Вспоминается, как были на шашлыках, чисто пацанами, и два пацана только что вышли на пенсию, но это не добавляло грусти.

– Это та самая водка? ― спросил я.

– Не совсем, ― ответил Котов, ― ты где-нибудь видел, чтобы никуда ничего не совали? Даже если будет великая халява, дешевле не совать, чем совать, будут совать. Это даже не для того, чтобы управлять сознанием масс. Это инстинкт. Вот есть у тебя чистый продукт. И жри его. Зачем придумывать? Нет, все это часть схемы. И даже ты не сможешь. Тебе дадут чистый продукт, но ты начнешь думать ― а сосед? А кум? А сват? И директор? А фигов Deputy Director? Что они? И они. И они. Терпеть не могу все этим наименования. Всякие chairmen. Люди-стулья.

– Это я, ― сказал Стулов.

– Ты пей давай.

– Подождите, ― сказал я, ― ну и что ж конкретного?

– Это ― контрафакт. А он чистый.

– А…

–Ты чувствуешь, как тебе хорошо?

– Чувствую.

Правда, существует место прихода ― это, допустим, к третьему часу газа и кваса возникает чудеснейшее чувство, странная ясность, удовлетворенность миром, неповторимый ништяк ― вот тут ты понимаешь всю ценность настоящего напитка. А что до мягкости, то магазинную смягчают химией, и что с того? Синтетический диван тоже мягкий, но разве сравнишь его с пуховой периной?

– Это он?

– В данном случае, это ― водка.

– Водку создал Менделеев.

– Продукт, созданный Менделеевым, правильно называть Воткой. Потому что, производя исследования, он поминутно пробовал содеянное на вкус и проговаривал ― «вот как». Когда последнюю буквы убрали, появилась Вотка. А уже потом от нее ― Водка.

Мы подходим очень медленно, словно на цыпочках. С близкого расстояния можно различить лишь отдельные прожилки ― но густота творения увеличивается ближе к ядру, и мы далеко не пройдем ― длина трубочки, и если сказать по-научному, гибкого шланга ― много, много километров. Величие мысли человека здесь налицо. Можно ругать нас, общество, цивилизацию, но трубочку отменить нельзя. Мысль торжественна.