Сергей Рок - Красная Рука

«Увы», ― был ответ, ― «я тоже склоняюсь к этой мысли. Я пробовал предсказывать методом «да» ― «нет», и выпало, что немцы.

Александр Миронович напечатал ответ:

«Есть древняя истина ― в футбол играют 22 человека, а побеждают немцы».

«Точно», ― написал Огурцов, ― «так что так».

«Так что так», ― ответил Шувай.

«Так что нашим изначально ничего не светило».

«Нет, ничего».

«Козлы»

«Козлы»

«Так вот»

«Так»

Обед же закончился, и в коридоре Александр Миронович встретил Дудкина ― был это председатель офиса, в котором трудилось человека четыре, директор с понурыми усами. Сам же он был человек с чувствами, спрятанными вовнутрь и там будто бы завернутыми, упакованными. Иногда в нем что-то просыпалось, и тогда Дудкин был не прочь поговорить. Все остальное время он находился на своей сугубой волне.

– Хорошие сосиски? ― спросил Шувай.

– А? ― Дудкин вздрогнул. Видимо, забыл он уже, о чем тут речь.

– Ладно.

Шувай хлопнул того по плечу и двинулся дальше.

А следующим днем прибыла первая сторона. Девушка была белая, а взгляд ― какой―то векторный, словно была прямая, и по этой прямой шел луч, но в человека не попадал. По такому принципу работает тропосферная станция ― сигнал есть, но принять его тут же, по месту, невозможно. Отражаясь от толстой атмосферной кожуры, он направляется в какие―то неведомые дали. И правда, что―то совсем уж неведомое было в глазах девушки.

Александр Миронович долго смотрел ей в глаза и, наконец, спросил:

– Ну что же, миленькая. Вы точно решились?

– Да. Я ее ненавижу, ― ответила девушка.

Звали ее Тоней. Была она окружена биополем мечт больших, магнитосферой внешности, а также ― какой-то обязательной глупостью, которая отчетливо читалась в ее глазах.

– Но в чем же суть ненависти? Поймите, моя первейшая обязанность ― попытаться примирить стороны. Дело это обязательное, можно сказать, святое. Ну и если ничего не получается, тогда ― милости просим. Подписываем бумагу, назначаем дату, выбираем оружие. Так, знаете, было всегда, мы же только окультурили эту сферу. Вы же знаете, как происходит в природе. Вот у оленей, например. Как начнут драться, треск стоит на весь лес. Впрочем, это ведь самцы. А самки все строгие и правильные, детей растят.

– Но мы же не олени, ― проговорила Тоня, немного заикаясь от волнения.

– Вот вы такая белая и хорошая, ― сказал Александр Миронович, ― а вот что внутри ― и не определить. Конечно, человеческая особь нельзя сравнивать с оленем, потому что, прежде всего, у оленя нет амбиций. За исключением, конечно, сферы половой. Тут все как и положено. За это и дерутся. Хотя и дерутся по регламенту, и нет смертей ― но вы девушка наверняка с интеллектом, прекрасно себе это представляете. Где разум ― там и укорочение жизни. А все почему? А это уже, конечно, вам решать.

– Она ― болонка! ― сказала Тоня злобно.

– С чем же связано такое ваше, так сказать, наименование? ― спросил Шувай.

– Это же и так понятно. Достаточно посмотреть на ее лицо.

– Ну, у меня есть досье. Вы же понимаете, голубушка, моя общая обязанность ― вопрос решить, дело наладить. Именно наладить, а не уладить. Но, тем не менее, чувство человечности призывает меня и к тому, чтобы, может быть, хотя бы попытаться. И потом, вы хороши собой.

– Я хороша, а она ― нет. Я очень даже хороша, если хотите знать. Чувствуете это?

– Чувствую. Запах свежий, какой-то даже молочный. Но ведь это у вас на почве творчества, верно я понимаю?

– Верно. Если б мы обе были домохозайки, простите, домохозяйки, то что бы было вам было делить.

– Домо хо зайки, ― сказал Шувай, ― а для меня все девушки ― зайки. Но в это деле я ― один лишь винтик. Спрашиваю я, может быть даже, дежурно ― ну это наподобие как при разводе спрашивают, хотя и не нужен никому этот вопрос. Мол, не хотите ли передумать. А представьте, если б спрашивали наоборот ― а не желаете ли друг друга застрелить?

– А я не хочу стреляться, ― сказала Тоня.

– О… А как же?

– Да я бы ее голыми руками, но у нее широкие плебейские плечи. Я люблю фехтование.

– Шпагу?

– Что угодно.

– Вы, наверное, играете в ролевые игры. Верно я угадал? Некая такая тень на лице, тень особая ― это когда есть воображение. Но мне всегда было интересно. Вот Пушкин, он пошел на дуэль же не по творческой теме, а из-за бабы. Нормальная совершенно тема. Хотя у мужиков это очень развито, потому что такое устройство разума. Разум самца, конечно, наполнен своими собственными функциями. А вот у женщин на волне экзальтации могут возникать психо-волновые всплески.

– Хотя б и так, ― сказала Тоня, ― колюще-режущие предметы.

– Так и запишем, ― проговорил Александр Миронович, ― и что же? Думали ли вы о том, что будет потом?

– Разве я вам не нравлюсь? ― спросила Тоня.

– Конечно, нравитесь. Каждая женщина единична. А вы ― такой совершенно белый, снежный, экземпляр. Ведь правда, в голове у каждого человека существует система оценки. Мужик ведь сразу же вроде как приценивается. А если он перестает это делать, значит, он безнадежно устарел. Но природу не обманешь. Другое дело ― разум. Вы ведь писатель и поэт, дорогая моя.

– Хотите меня оценить?

– Почему бы и нет.

Тогда блондинка разделась догола и сделала оборот вокруг своей оси. Александр Миронович такой ход оценил:

– Грудка не дурная, стоячая. Кожа гладкая. Правильный изгиб спины. И что же, вы никому не достались?

– Почему? ― спросила Тоня, делая такую позу, словно бы она прикрывалась руками.

– Ну, если бы вы была чья-та, то, может быть, вас бы отговорили. Но я уж и закончил с этим.

– Можно одеваться? ― спросила она.

– Ну, я вас же и не призывал к раздеванию. Сами разделись, сами и одевайтесь.

Спустя час принял он и вторую сторону конфликта, и та девушка была еще более белая, и в глазах ее словно бы проносились молнии разных цветов, и, казалось, различи эту молнию, сумей всмотреться, и тут же попадешь в какой-то дурной мир, и там тебя закроет в какую-то тюрьму мысли, и все на том. Бумаги лежали на столе. Прохладный воздух поступал из жерла сплит-системы, и, казалось, вся жизнь замерла в четырех стенах.

– Ну и здравствуйте, ― Александр Миронович улыбнулся.

Вид у девушки был героический, и все выражение лица было пропитано одно лишь идеей:

Я!

Это я!

Нет никого, кроме меня!

Все ― в очередь! Сначала ― я!

– Значит, все дело в вашей, так сказать…. В вашей творческой жизни, Анна, ― проговорил Шувай.

– Кстати, она сказала, что меня зовут Нюрой.

–О, ― Шувай ухмыльнулся.

– Вы находите это смешным? Нет, все дело в чести.

– Много чести?

– Хотите меня отговорить? Мне говорили об этом. Нет, давайте сразу же закроем этот вопрос. Она назвала меня болонкой. Представляете?