Сергей Рок - Красная Рука

– Давай.

– Пошла?

– Пошла.

– Эх.

– Даже не верится.

– Трубочка разматывается на десять тысяч километров, ― сказал я, ― если не подойти на необходимую дистанцию, придется сматывать ее, снова приближаться. Главное, держать скорость.

У нас есть стажер из Африки, Леонит. Это все для него. Потому что если не держать скорость, Облако окажется твердым, как камень, и корабль разлетится вдребезги ― как было, например, и с транспортом N8—1, и с контейнеровозом «Волга», и с крейсером под флагом Великой Бельгии. Видимо, вояки решили забухать не на шутку. Но скорость же надо держать. Скорость. Иначе… Это все равно, что прыжок с 30-го этажа. Ладно, с сотого. Никаких шансов. Вся эта махина разлетается на мелкие части, и потом эти материальные воспоминания о людях и машинах плавают в вековой массе и спиртуются. Они и сейчас здесь. Их никто не подбирал.

Вечная память.

Трубочка разматывается.

Я вспомнил инспектора Дрожащих. Фамилия соотносилась с его душой очень четко, и, хотя он был настоящий осенний лист, под струями дождя ― нервный от своей персональной осени, он записывал каждую мелочь. Мы, правда, везли миллион тонн зайчатины.

– Капитан, как бы нам зайчатинки затрепать? ― осведомился Васильев.

– Не знаю, ― ответил я сухо.

– Ну, я знаю, что вы имеете в виду. Это тело.

– Тело, да.

– Тело есть, тела нету.

– Но. У тебя есть методы, Васильев?

– Он пойдет в правую секцию, и мы ее перекроем. Выключим связь и свет. На несколько суток. Скажем, была авария. Пусть сидит там инспектор. Зачем нам надзор. У нас козлов нет.

– Это несложно проверить.

– Запрём его в шкафу. В каюте, вернее. Нет, еще лучший способ. Виталя знает, как правильно программировать резиновых баб. Надо только это дело как-то правильно обставить. Предположим, он взял с собой бабу. И баба заблокировала замок. Выключился свет. Дрожащих остался наедине с бабой.

– Жуть.

Это было давно. Хочется, чтобы воспоминания не вели себя, как назойливые мухи. Трубочка разматывается, разматывается, разматывается. Скоро пойдет процесс. Когда-то нефть добывали с помощью бурения земли ― черное золото. И вот, первые струи вызывали экстаз, нефтью умывались и смеялись, славя КПСС. Ура. Ассоциация с нефтью не случайна. Это ― природный спирт, самый лучший, самый чистый ― полагают, что некогда космическая нефть начала самостоятельно перерабатываться под воздействием излучения какого-то объекта, например ― звезды, и было это давно ― ибо звезда давно потухла, и мы ничего о ней не знаем. А Облако спирта дрейфует ― очень медленно с точки зрения нашего восприятия, но вполне нормализовано во всем остальном. Некоторые поэты точны ― они считают, что это ― территория бога. Скорость макрообъектов отличается от нашей ― а вот жили бы мы в эпоху, когда была бы видна рука Зачерпывающего, и его ковш ― никто бы не сомневался, что Создатель человекообразный.

Он большой.

Он офигенно большой.

Но, если построить гигантский рупор, например, размером с Солнечную систему и туда сообщить:

– Эй, чувак, выходи!

Но кто выйдет?

А вдруг ― что-то очень плохое.

Мы все смотрели в одну сторону, и на какой-то момент замерло дыхание, остановились системы вентиляции, перестал шелестеть бортовой компьютер―мозг Daewoo 721 International. Оно началось.

Оно пошло.

Оно ― это средний род осязательности процесса. Оно ― явление. Но продукт ― святая жидкость, и, может быть, вещество, возбудившее древних обезьян до того, что они вдруг стали думать и в гневе отказываться от хвостов. Там, на самом конце трубочки, есть заборник с электронными захватами. Он тянет в себя.

Тяни, тяни.

– Глушняк, ― говорит Виталя.

– Тише, Виталя.

Правда. Разве можно говорить так громко? И вообще ― нельзя говорить. И в кабину как будто начинает влетать таинственный запах, и это ― проникновение на уровне осязания, на верхнем слое единения духа и космоса.

– Слышь?

– Нет.

– Слышь, слышь.

– О.

–Точняк.

–О.

– Да. Струя.

– Идет струя.

Правда, вдруг доносится звук очень далекий, но такой простой и понятный ― струя начинает поступать в пустые баки ― сейчас мы наберем миллионы кубометров, и для Облака это ― пустой звук.

Человек и корабли его ничтожны.

Коля Бобропилов идет за тазиком. Нам нужно умываться, окунаться, браться. Это ― начальный акт, полная копия Первого Слова. Он уходит, но его долго нет. Дурной знак. Большие просторы внутри корабля ― словно закоулки внутреннего мира. Так и мысль улетает и не возвращается. Так и Коля. Он, черный сволочь, стоит, и оно щелкает своей раздвижной челюстью в сторону прозрачной стены, за которой ― контейнер, где плещется святость, и туда бьет струя.

– Ты пробьешь контейнер, ― говорю я.

Оно почти бесконтрольно.

– Что тебя мучает?

– Кто я, капитан? ― наконец, спрашивает Чужой.

– Ваня. Ваня ты. Иван. Идем с нами, Иван. Не теряйся по углам. Никто за тобой не гонится. Жизнь только начинается! Очнись, Ваня.

– Спасибо.

Он говорит как бы и не с акцентом ― так как он и не знал иного происхождения, но его рот не предназначен для слов.

Итак.

Итак, стол. Мы все сидим за огромным столом, 22 человека и Ваня, сын полка. Закуска. Соки. Минеральная вода. Время говорить. Слова ― копия сущего, если их произнести торжественно:

– Друзья, ― говорю я, ― вот он наш час. Наше время. А время не бывает вечным ― а потому, нужно уметь радоваться ― мы находимся в том месте времени, где есть реки ― и река счастья, и река спирта. Но нет нигде больше такого спирта. Конечно, были отдельные туманности ― но спирт был там рассеян и смешан с космической пылью. Возможно, когда мы научимся долетать до других галактик, мы найдем другие туманности. Например, пылевое облако табака. Может быть ― чистой культурной марихуаны ― если кому-то нравится. Кто-то может сказать ― вино. Я верю. И искренне верю, что это место ― хранилище. Мы не знаем ― один ли Бог, много ли их ― человек ограничен рамками своего восприятия. Возможно, он рядом, но мы слишком малы. Но, если задуматься, размеры Облака позволяют представить и его величину. Но ― если он локален? Хорошо, есть облако красного. Есть облако белого. Ликёр. Пиво. Но пивной гриб у нас справляется ― хотя оно малоалкогольно. Но я хотел бы сказать еще слово, такое слово, что ― знаете, хорошо, когда нет инспекторов. Все остальное ― мелочи. Нет инспектора ― и не надо нам больше ничего. Его просто нет. Наша жизнь ― в наших руках. И Ваня. Выпьем за нас, выпьем за здоровье всех тех, кто остался дома, а также за память всех, кого нет уже, а также ― пусть попадет метеорит в «Очаково», и пусть встретится еще раз нам Малюта, и….

Тут они начали выходить. Одна за одной. Платья, джинсы, бикини. Не знаю, кто включил кнопку на пульте этой пластиковой феерии ― ибо все это ― вопросы плохой тривиальности. Бабы. Электронные феи. Внешне резиновый киборг ни чем не отличается от человека, но любой моряк скажет вам ― нет души ― нет человека. И никого ты этой армадой тел не удивишь. Все это может быть интересно для тех, кто никогда не видел великий черный просто мира, пробитый дырками для света, ведущими наверх, в иное.