Вага Вельская - Хроника Лёлькиных аллюзий

Именно в это время Лёлька перешла в новую школу на Невском со своим незначительным багажом знаний, но с накопленным, хоть и небольшим, жизненным опытом, а главное с желанием познавать то, к чему уже начала тянуться её просыпающаяся душа, то есть прекрасное. Она уже могла определить, чего надо избегать, недурно считывала с лиц характер людей, их достоинства и скрытые пороки. Пользуясь ещё большей свободой и доверием родителей, не тянулась к запретному, была открыта и искренна в общении.

Средняя общеобразовательная школа с производственным уклоном из девочек лепила воспитателей детских садов, из мальчиков – литейщиков и слесарей. Новые предметы по психологии, изобразительному искусству, методики практических занятий с детьми давались ей легко без особых усилий. Малыши на практике её обожали и льнули к ней, как кролики, расталкивая друг друга, нарушая последовательность выполнения методических указаний, отчего у неё одной из всего класса была тройка за практику.

В этот период Лёльку будто прорвало на чтение – она стала ненасытно поглощать художественные книги, которые появлялись дома благодаря возродившемуся в стране книгопечатанию и подпискам. Вместо уроков она могла часами пролёживать на диване с книгой. Прочитывала с жадной быстротой всё, что появлялось дома – Джека Лондона, Вересаева, Станюковича, Тургенева, Паустовского, Куприна, Алексея Толстого. Бегала к соседям за подписными изданиями. И если, когда Лёля выпрашивала книги, учёная соседка выражала ей в лицо сомнение, что она их поймет, в ней просыпалось дикое упорство на уровне бунта, и она начинала назло читать их с удвоенным вниманием, включая вступительные статьи, которые никогда не удостаивались её внимания, пытаясь осмыслить и запомнить, а главное – доказать, что она понимает, о чем читает.

Как впоследствии показало время, благодаря этому качеству характера, все запреты в своей жизни Лёлька преодолевала, как вражеские преграды, максимально мобилизуя волю и достигая своих конкретных целей. Запрет стал для неё мощным сигналом к обратному действию. Таким образом, она соприкоснулась с творчеством Фейхтвангера, прочитав романы «Лже-Нерон» и «Испанская баллада», оставившие странные впечатления от несоединённых в единое целое, разбросанных в её памяти, не до конца осмысленных событий.

Её пытливый мозг требовал пищи для роста, а душа фонтанировала в поисках волнующих романтических образов. Из-за повальных троек и увеличения числа пропущенных уроков, книги стали от неё прятать. Лёлька перешла на чтение с фонариком под одеялом, что только усиливало её восприятие романов, которые она быстро пробегала глазами, стараясь не упустить сюжетную линию и диалоги, исключая всякую философию и утомительные описания природы. Мопассан, прочитанный под одеялом, оставил после себя куда более яркие впечатления.

Книги по криминалистике, в небольшом количестве имеющиеся в доме, тоже оказывались в поле её внимания. Ей нравилось читать речи известного адвоката Кони, через мысли которого она начинала познавать психологию преступления, более того, её поразила сама мысль, что преступника можно и нужно оправдывать. Запомнилась история суда над мальчиком-гимназистом, ударившим ножом своего одноклассника. Причиной его отчаянного поступка была ежедневно возобновлявшаяся травля. Мальчик был горбат. «Горбун!» – каждый день на протяжении нескольких лет приветствовал его пострадавший.

Лёлька запомнила самую короткую и, возможно, самую эффектную речь Кони в своей адвокатской карьере. Он начал так: «Здравствуйте, уважаемые присяжные заседатели!» «Здравствуйте, Анатолий Федорович!» – ответили присяжные заседатели. «Здравствуйте, уважаемые присяжные заседатели!» – повторил он. «Здравствуйте, Анатолий Федорович!» – вновь, но уже с недоумением ответили присяжные. «Здравствуйте, уважаемые присяжные заседатели!» – снова сказал Кони. «Да здравствуйте, уже, наконец, Анатолий Федорович!» – отвечали присяжные с сильным раздражением. Кони вновь и вновь повторял свое приветствие, пока и присяжные, и судьи, и все присутствующие не взорвались от ярости, потребовав вывести «этого сумасшедшего» из зала суда. «А это всего лишь тридцать семь раз», – закончил свою «речь» адвокат. Мальчик был оправдан.

С любопытством и бесстрашием Лёлька разглядывала судебно-медицинскую экспертизу с жестокими картинками и фотографиями несчастных жертв. Можно сказать, что к медицине Лёлька чувствовала большое влечение и даже имелись некие природные данные, как показала жизнь. Во-первых, таскала домой и выхаживала больных котят и выпавших птенцов, и небезуспешно. Лечила и колола своих собак и котов. Во-вторых, лучшего домашнего лекаря, санитарки и сиделки у Лёлькиных родных в жизни не оказалось. Она быстро схватывала приёмы массажа, борясь с парезом грудного сыночка и с подростковым сколиозом, навострилась делать внутримышечные инъекции маме, страдающей диабетом, мужу, друзьям, могла колоть себя в бедро при радикулите, легко и быстро, без единого воспаления, прокалывала на работе за кульманом всем желающим женщинам уши, продевая гигиенические серёжки. После всех тяжёлых операций, которые были сделаны её родным, Лёлька неизменно была на своём посту около них днём и ночью с уверенной улыбкой на лице и твёрдым убеждением в излечимость неизлечимого, дававшее больным силу для выживания.

Но что странно, литература в школе её не захватывала. Анатомирование художественных образов, единообразие трактовок героев, приклеивание чёрно-белых ярлыков к ним, наводило на неё скуку и отторжение ко многим классикам, в том числе и ко Льву Толстому, к которому она вернулась сама в преклонных годах, потрясённая силой и красотой русского языка, героями, выписанными с филигранной психологической точностью, ясным изложением сложных исторических событий, профильтрованных гениальной мудростью великого писателя.

Запойное чтение книг частично утоляло познания, развивало воображение, оседало в памяти вырванными сумбурными эпизодами, преобразуясь в её собственное многогранное видение мира, в котором нищета могла победно блистать, богатство убивалось скукой, за грубостью могла прятаться нежность, любовь окроплялась слезами, смелость жила в хрупких телах, подлость – в красоте, а сила пребывала в слабости.

На школьных уроках по изобразительному искусству у Лёльки явно проявился

Она с необычайной лёгкостью и точностью рисовала любую поставленную натуру, натюрморты и смелыми живописными мазками создавала гуашью свои сказочные композиции для детей, многие из которых были оформлены под стекло и развешаны в детском саду. Тут же, её привлекли к школьным стенгазетам, которые она могла оформлять с упоением днём и ночью, в школе и дома, используя гуашь и акварель. Особенно она любила стенгазеты на антирелигиозные темы, где она могла в полную силу достигнутого мастерства выразить своё восхищение и восторг от золотых куполов церквей и строгих крестов на фоне голубого неба с летающими голубями. Чтобы оставлять больше места куполам, от которых у неё захватывало дух, она согласилась писать заметки, но такие крохотные, что, приклеивая их за куполами, они будто уносились ветром вместе с улетающими в никуда птицами.