Мария Буркова - Рыцарский роман вернулся. Сумейте его узнать

Юноша увидел, что хотя он сам не очень серьёзная обуза для благодетеля, но волнуется тот за него вполне искренне, да так, что заметно, что вряд ли ещё кто мог бы похвастаться таким вниманием в обозримой реальности. Столь доброго участия в своей странной судьбе вообще встречать не приходилось – быть объектом внимания, от которого все чего-то ждут и хотят, пусть было и привычно, но уже утомительно и поднадоело. По сути, настоящего человеческого тепла ни от кого больше дождаться и не удалось, восторги и похвалы, по большей части справедливые, реального счастья так и не приносили. Для матери Эстрелладо так и остался возлюбленной игрушкой, которую следует холить и лелеять, но не более того. Никого не интересовали истинные движения души молодого человека – и даже обсудить проблемы с хрустальными шарами было на деле не с кем, не в силу природной осторожности юного воина, а просто потому, что он знал, что никому эти обстоятельства на деле не важны, а важен лишь сиятельный образ Звезды, рядом с которой так приятно красоваться и отдыхать. Всем было плевать, что видит под стрельчатыми сводами на мессе вчерашний ребёнок, который вроде как упал с неба, и проклинал на деле эту участь, и что он при этом чувствует. Все исповедники, к которым доводилось обращаться с этим делом, испуганно шарахались от молодого человека, и в лучшем случае начинали робко предлагать отчитать его от бесов… Кардинала, помнится, интересовало лишь, не нарушает ли юноша расписание постов. Такие потом найдут ему невесту из приличной семьи, которая никогда не посмотрит ему в глаза, демонстрируя свою отрепетированную до автоматизма добродетель, и с которой до конца жизни будет не о чем говорить. А тупо бегать по альковам, навешивая в петлицу гвоздики каждый раз нового оттенка, дабы доказывать себе и каждому, что перед ним не устоит ни одна юбка любого ранга, было просто скучно и неинтересно. И видеть себя только призом в чужой игре, улыбаясь в ответ на зазывные взоры придворных сердцеедок, тоже надоело почти сразу. Помочь ему выжить в тюрьме – это ещё можно списать на выполнение должностных обязанностей, но спасать его оттуда, да ещё так вовремя? В случайные совпадения молодой воин не верил никогда, а уж помочь ему в деле с хрустальным шаром не мог человек, которому на деле безразлично, что с ним происходит. Да и сейчас, когда он остался один с чёрными когтями, уже добиравшимися до него в подземелье, и о которых не знал никто – пришёл не послушник, призванный присматривать за раненым, а сам рыцарь, надевший на него, погибающего, крест… Слишком много неслучайного, и даже если тут замешаны какие-нибудь политические интересы, Эстрелладо было уже плевать – он расслышал, что за молитвы шепчет над ним Великий Инквизитор, и понял, что во фляжке было вовсе не вино…

Раненый лежал тихо до тех пор, пока Инквизитор аккуратно читал положенные строки, вкладывая в них нечто большее, чем обычно в таких случаях и сам того не замечая. Затем, чуть передохнув и даже позволив себе протереть лоб рукавом, тот не сразу взглянул на подопечного. А когда взглянул, остолбенел – изумрудные глаза Эстрелладо были глубже океана в штиль и шире альпийских лугов на перевалах на севере страны… И это не был взгляд умирающего или больного, скорее, равного взрослого, как не сильнее самого бывалого рыцаря. Несмотря на слабость, молодой человек упорно протягивал руку к мужчине, не иначе, чтоб подчеркнуть важность того, что собрался сказать. Инквизитор по привычке принял вид невозмутимого исповедника, вежливо кивнул головой и осторожно взял эту ладонь в свою, однако в груди у него грохнуло так, что не приходилось пока вспомнить, при каких обстоятельствах подобное могло происходить – разве что в первом путешествии на Святую Землю. От дежурного прикосновения рук почтенный слуга Господа ощутил себя мгновенно помолодевшим лет на двадцать, но годы дисциплины взяли своё, и ничто не могло выдать этих чувств, и смотрел он на раненого по-прежнему спокойно и покровительственно. Вежливо кивнул, ожидая дальнейшего – но после признавался себе тайком, что хладнокровия ему так и не хватило, а значит, на деле оно было и не нужно. Эстрелладо крепко ухватился за руку, пытаясь приподняться, и это ему было позволено.

– Позвольте быть Вашим сыном, отец, – тихо произнёс он, и взгляд его стал почти умоляющим. – Я не подведу Вас, поверьте мне.

Инквизитор был столь потрясён, что несколько секунд просто молча и взволнованно перебирал свободной рукой волосы раненого, как будто ища ответ, не ослышался ли он и верно ли, что тот, что только что ощущал себя погибающим, превратился вдруг в сокровище, посланное ему небом. Затем медленно и глубоко вздохнул и прижал голову юноши к груди, резко прикрыл глаза.

– Вот так сюрприз, – старательно выговаривал он слова вполне себе холодным тоном, которому вполне можно было бы поверить, кабы не слеза, резво побежавшая у сурового вояки по щеке. – Ты, стало быть, уверен в том, что говоришь, да? – Эстрелладо молча и тихо кивнул, сильнее прижимаясь к своему спасителю, и тот скривился от невозможности спокойно выносить, как тает внутри. – Рухнул мне, как снег на голову, поставил меня в дурацкое положение, взбаламутил всю страну, спать спокойно никому не даёшь, чуть не погиб тут при мне несколько раз, и теперь ни разу не подведёшь меня, да? И кто ты после этого, а, ужасный мальчишка, от которого столько хлопот и одни проблемы, а? – шептал он с каким-то внешне спокойным, но очень напряжённым исступлением. – Тоже мне, подарочек с небес выискался, любитель озорничать по-крупному, что я с тобой буду делать, интересно знать?

Эстрелладо осторожно поднял голову, и Инквизитор, почувствовав это движение, резко открыл глаза, дабы не быть полностью застигнутым врасплох, и осёкся, увидев ясный и нежный взгляд, с такой тихой и светлой улыбкой, что было ясно, что пытаться сказать что-либо уже было бессмысленно.

– Папа, остынь уже, я ведь скоро выздоровею, – тоном совсем взрослого мужчины произнёс Эстрелладо. – Зачем так волноваться, успокойся, мы их всех сделаем, и очень скоро. Забодаются стараться.

– Вот же негодник, а, – на всегда бледном лице Великого Инквизитора вдруг проступил мальчишеский румянец, и он порывистым движением снова прижал к груди голову юноши, чтоб не продолжать таять изнутри столь заметно, – весь в меня, такой, какого я и хотел двадцать лет назад.

– Папа, тебе может красного стаканчик сейчас будет вовремя, а? Прости, что сам не могу встать и сделать.

– Ладно, сынок, дай своему старику прийти в себя, после выпьем, – совсем тихо произнёс Инквизитор и замолчал на несколько минут.

Он не видел, застыв с закрытыми глазами, что его новое сокровище тихо и светло улыбается, как человек, потративший годы, чтоб вернуться домой, и наконец, успешно достигший цели, но чувствовал это. Этой ночью они мало говорили и очень много молчали. Однако наутро послушники в саду едва всерьёз не перессорились – один из них утверждал, что не раз слышал, как их суровый господин смеётся, как бесшабашный юнец, но, разумеется, не имел успеха у остальных с такой новостью.