Татьяна Володина - Моя вселенная

– Ты должен ей понравиться, иначе она отклонит твою кандидатуру, и роль ты не получишь, – зычно рассмеялся Джек, а я еще больше сжалась под взглядом Дэвида.

Наверное, предполагалось, что и я должна засмеяться, но я так и не нашла в себе сил, чтобы это сделать. Подобные наигранные сцены меня просто убивали, и поэтому я продолжала молча существовать на фоне цветущих кустарников и яркого солнца.

– Ты должен знать, это было ее главным условием, – поддразнивал того Джек, и ему явно доставляло удовольствие мое смущение.

Я была в замешательстве. Со стороны Джека было невежливо говорить обо мне в третьем лице в моем присутствии. Мне так и хотелось ему крикнуть: «Эй, вы не забыли, что я здесь?» Я вспыхнула и поняла, что начинаю краснеть, а это мне совсем не свойственно. В ту минуту я отдала бы Дэвиду номер «первый» в любом списке.

Дэвид внимательно и несколько смущенно посмотрел на меня, чтобы удостовериться, действительно ли я такая нахалка, как утверждает Джек, или он шутит. А возможно, он почувствовал, как бестактность Джека смутила меня. Я почему-то подумала, что он сейчас сам откажется от роли и со страхом в голосе пропищала:

– Вовсе нет. Я признательна вам, что вы согласились… Вы самый красивый из всех моих знакомых мужчин, – ужаснувшись от произнесенной фразы, я решила продолжать говорить до полного своего провала. – И… и вы замечательный актер.

Дэвид склонил голову набок и внимательно стал разглядывать меня. Наверное, он только сейчас по-настоящему увидел меня. Дежурная сексуальная улыбка сползла с его лица, и это успокоило и воодушевило меня.

– Я признательна Джеку, что именно вас он пригласил на роль и не начинал съемки. Вам спасибо, что согласились сниматься в нашем фильме, но если вы откажетесь, я не буду в обиде.

Услышав то, что я произнесла, у Джека поползли брови вверх и открылся рот, но говорить он не стал, а только вздохнул. Дэвид с трудом сдержал смех, но смешинки в глазах выдавали его. «Будет знать, как не следует со мной разговаривать» – пронеслась в моей голове мысль и улетела прочь, а я от страха продолжала тарахтеть:

– Мне раньше не доводилось писать сценарии, это мой первый опыт, – мне бы сейчас заткнуться, но, заметив, как Дэвид сощурился и заулыбался, дав понять, что разгадал мой ход, я, как заведенная жалко пропищала. – Но подходит ли роль вам? Я и подумала, что вы, наверное, откажетесь от нее.

Не успела я договорить свой спич, как улыбку на лице Дэвида словно корова языком слизала.

– И не подумаю, – строго отрезал он, сверкнув на меня глазами. – Мне понравился материал, и я хочу изобразить того парня. Он интересен мне. Ваш первый опыт неплох. Мы потом вместе его доработаем во время съемок.

Затем он поклонился, развернулся и ушел. Джек растерянно извинился передо мной и потопал за Дэвидом, что-то бормоча себе под нос.

«Неплох?» «Вместе доработаем?» Он что, псих? Я ему не девочка. У меня перехватило дыхание. Я тут перед ним распинаюсь, абсолютно искренне пою дифирамбы тому и другому. На самом деле просто хотела сказать правду, а получилось неловко, и я почувствовала, как горячая волна пробежала по моему лицу. Дэвид потом мне рассказал, что вид у меня был обиженной девочки, которая вот-вот заплачет, отчего глаза превратились в два огромных озера. «Своей непосредственностью ты меня просто сразила, и от твоих глаз я чуть не задохнулся», – вспоминал потом Дэвид.

А потом… потом начались его придирки к сценарию. Это была пытка. Он требовал от Джека постоянно вызывать меня на съемки. Я упрямилась, но прилетала и начинала орать на них за то, что они перекраивают мой – я так и кричала: «Мой, мой» – сценарий. И потом я старалась меньше встречаться с Дэвидом. Он пугал меня своей уверенностью в суждениях и подчас ослиной упертостью, а если на съемочной площадке была неразбериха и бардак, как он говорил, или что-то было не по его – вспышками гнева и ярости. В этот момент укротить его могли только Джек или мое появление на площадке. Увидев меня, он словно сдувался, переставая орать, но продолжая пинать все, что попадало ему под ноги. Дэвид был не такой, как все, он был особенным во всем: красота, какой я не встречала раньше, заразительный смех и неуемная ярость, вдумчивость и стремление доводить все до конца, страстность в работе и жизни, доброта и нежность к женщинам и в то же время категоричность своих суждений о них.

Однажды, разыскивая Джека, я наткнулась на него и Дэвида, сидящих под тентом и громко смеявшихся. Дэвид весело и громко доказывал Джеку, как притворны женские слезы:

– Ты понимаешь, – наклонившись к Джеку, говорил он безапелляционно веселым голосом. – Они слезы используют как средство заставить нас уступить им и исполнить их прихоть. Они плачут, чтобы добиться своего. Искренне они плачут крайне редко. Вот поэтому ее слезы меня просто бесят. Это все уловки и притворство.

Джек в ответ громко хохотал. Я же была шокирована словами Дэвида, поэтому не стала подходить к Джеку, развернулась и вернулась в отель. Услышанные тогда слова глубоко засели у меня в голове. «Под «они», – решила я, – нужно понимать «женщины вообще», а «ее» могло обозначать любую из знакомых ему женщин, скорее всего, его жену, или, возможно, даже меня». От этой мысли меня передернуло. В словах Дэвида было столько цинизма, что позднее, встречаясь с ним, у меня мурашки бежали по телу. «Ну, моих слез ты не увидишь», – решила я, но слов своих так и не сдержала.

А взгляд Дэвида я чувствовала постоянно, его близость меня пугала. Находясь под его постоянным наблюдением, я словно проснулась после трехлетнего сна и стала чувствовать все обостренно. Причиненная Максом боль еще жила во мне, и я изо всех сил пыталась закрыться от любых чувств. Но внимание Дэвида давило на меня. Он осторожно наблюдал за мной и никогда не приближался близко. Я чувствовала себя маленькой букашкой, которую внимательно и с наслаждением рассматривают под микроскопом, а когда насмотрятся, займутся ее препарированием.

Правки в сценарии были, как правило, незначительными, но от меня требовали немедленного присутствия на съемках, и я как минимум была с ними неделю, а затем улетала к себе домой. Мои отлеты больше походили на бегство, а прилеты были такими частыми, что мне казалось, что я живу в воздухе в прямом и в переносном смысле.

Я шла у них на поводу и соглашалась практически на все их требования, только чтобы не задерживаться на съемочной площадке, но наотрез отказалась изменить последнюю сцену. Дэвид находил какие-то нелепые причины и звонил мне по ночам, убеждая, что я не права, что в жизни так не бывает, что моя героиня твердолобая дура. Да-да, именно так он и говорил: «Какой же нужно быть твердолобой дурой, чтобы, любя парня, не дать ему шанс. Она просто засранка».