Евгений Катков - Повесть и два рассказа. Накануне кризиса

– Слушай, что ты мелешь? – наморщился Василий Васильевич, повернулся и зашагал по коридору.

– Васенька! – закричал Борис Александрович вдогонку.

– Что?

– Ударим автопробегом по лужковскому бездорожью, а! – Боря, вдруг, просиял.

– Пошел к черту! – Розанов громко рассмеялся.

* * *

– Здравствуй, Света! Игорь Николаевич у себя?

– Здравствуйте, Василь Васильевич… На месте. Ждут Вас.

– Много там народу?

– Никого. Все разбежались, только этот норвежец.

– Он по-английски говорит? – приглушил голос Розанов.

– Он бегло говорит по-русски, с акцентом, с неряшливой грамматикой, но, можно сказать, свободно. Он хороший. Все время Вас спрашивает. Хотел идти на лекцию, но Игорь Николаевич уговорил сначала встретиться с академиком, решить некоторые сопутствующие вопросы, понимаете, Василь Васильевич?

Света значительно посмотрела на него. Она была подкрашена, в темном строгом жакетике, под которым виднелась какая-то ажурная цветастая маечка. Волосы интересно заколола несколько набок большой декоративной спицей. У нее за спиной на стене двигались, трепетали солнечные пятна…

– Понимаю, Светлана Николаевна, – улыбнулся Розанов. Он открыл дверь в кабинет.

– Ну, вот и Василь Васильевич. – Игорь Николаевич сидел в обычной своей позе, подавшись вперед, налегая грудью на стол, в очках, с мушкетерской бородкой, уверенный и воинственный. Напротив, в кресле, расположился худой костистый мужчина, коротко остриженный, с резкими, выразительными чертами длинного лица. Он сразу поднялся навстречу, оказавшись, совсем огромным, выше крупного Розанова.

– Знакомьтесь, – уверенно, сидя, руководил своим непропорционально звучным голосом Игорь Николаевич. – Петер Седестрем из Королевского института.

– Здравствуйте, можно просто Петер. Очень хорошо могу Вас видеть. – Норвежец приятельски улыбался.

– Розанов, Василий… Чем могу служить?

– Я сейчас участник конференции в Петербурге. Мы с Новиковым говорили о направлениях в России. Он мне рекомендовал Ваши работы. Я смотрел в его компьютере и имел очень хорошее впечатление.

Норвежец стоял спиной к Барышникову. Розанов его мягко развернул, на что он не обратил внимания, продолжая спокойно выговаривать свою мысль.

– У меня есть возможность один день в Москве по административным делам, я звонил Игорю Николаевичу. Он пригласил в институт, правда, по пути познакомил с двумя академиками. Но я не растерял мой мотиваций.

Он опять улыбнулся просто и открыто.

– Василий, у меня через пять часов самолет, потому я скажу покороче. Мы в институте с семидесятого года проводим семинар. Интересные люди делают сообщение и затем свободная дискуссия. В прошлом году был Бауман. Хорошие условия на берегу фиорда. Я хотел просить Вас делать доклад – сообщение в пределах получаса, чтобы представить Ваши работы; я думаю, это будет интересно. Потом обсудим.

– Игорь Николаевич, – Розанов опять немного развернул гостя, – мы планируем в этом году сотрудничество с норвежскими товарищами?

– Почему нет? – наивно переспросил Барышков. – План командировок утвержден, но, я думаю, конференция в Норвегии важна – это авторитетное экспертное сообщество, приглашение от которого делает нам честь… Мы могли бы Калмыкию передать Семенову и утвердить Вашу поездку. Михаил Иванович не возражает; мы сейчас только с ним обсуждали. Он сам рассчитывает быть в июне в Осло… Вы, вот что, Василь Васильевич, – я через полчаса должен быть у Панкрушевой в департаменте. Вы возьмите у Светы какие-нибудь командировочные и сходите куда-нибудь с Петером, покормите его. Потому что ему уже скоро надо выдвигаться в Шереметьево. Я попросил Свету, она его отвезет. Хорошо?

– Пойдем обедать, Петер?

– Да, можно.

– Игорь Николаевич! Я тогда возьму с собой Бориса Александровича… Я ему уже обещал сегодня.

– Конечно, только чтобы у вас разговор получился.

Он встал и вышел из-за стола маленький, щуплый, комично-серьезный.

– Петер, до свидания, – пожал руку. – Будем сотрудничать. Счастливого Вам пути.

В ресторане на Пречистенке было многолюдно. Света организовала стол, согласовала меню. Официанты шустро доставили напитки. Петер взял себе большую кружку пива. Российские коллеги уговорились на коньяк, выпили, оживленно продолжая начатый еще в дороге разговор. Боря энергично наседал на скандинава.

– Эванс Причард поставил проблему в своих лекциях. Давайте взглянем серьезно – это его завещание. Просветители занимались поиском и обоснованием развития общества; для этого им нужен был так называемый естественный человек, совсем дикий, но и гениальный, способный к бесконечному развитию, примерно как французский безграмотный мальчишка, освобожденный от предрассудков и угнетателей, отмытый, помещенный в доброжелательную и требовательную гражданскую среду, руководимый опытными педагогами, развивающийся в конце концов в трибуна, писателя, ученого… Ваше здоровье! Я, конечно, огрубляю мысль для ясности, но именно здесь стратегия Фергюссона, Конта, Дюркгейма, Маркса, конечно, которые убедительно продемонстрировали связь общественных институтов и законов мышления, но и абсолютизировали их. Собственно, мышление дикаря есть освоение социальных возможностей. Развитие, соответственно, все более широкая социальная рецепция. Человек из темного и агрессивного продукта природы становится светлым и ответственным общественным созданием, как нас учили большевики. Здесь два постулата: естественный человек и развитие. Между сообществами нет принципиальной разницы, люди находятся на разных этапах, но двигаются в одном направлении. Уже Леви-Брюль сформулировал совершенно другой подход… Это что такое? Грибы? Очень хорошо. Молодой человек, принесите еще холодной водички без газа. Такую же. Будьте добры. Да, о чем я говорил?

– О грибах, – улыбнулся Розанов.

– Вы сказали, что Леви-Брюль имел другой подход, не структурализм? – спросил Петер.

– Да! Леви-Брюль, ученик Дюркгейма, тем не менее, показал, что дикарь живет в сообществе духов, в магическом мире, и это общество совсем не развивается в том смысле, как думали просветители. Взрослый европейский человек оттуда никак не извлекается. Между ними существует непроходимая бездна. Но тогда тезис развития приемлем лишь для определенной группы сообществ. Это частный случай. В более широком контексте обнаруживается старая, еще античная культурная парадигма: есть цивилизованные народы, и есть варвары. Не нужно здесь сглаживать противоречия, тем более выдавать одно за другое.

– Я согласен, – сказал Петер, – но это не повод сомневаться в правомерности научного подхода.

Подошел официант, стал аккуратно расставлять горячие блюда.