Евгений Катков - Повесть и два рассказа. Накануне кризиса

Александр Данилович произнес это залпом, с быстрыми жестами, поворотами туловища и напоследок склонился, замер, вопрошая зал…

* * *

Дорога опять мучительная. Розанов, обычно, садился на конечной остановке у дома, или, по хорошей погоде, бежал через лес на электричку. После десяти на станции перерыв. Маршрутки в Москву у школы идут уже заполненные. Сейчас, подумав, выбрался на Горьковское шоссе, там залез в автобус. Стоял. Уперся в сиденье, достал распечатку, просматривал текст. У МКАДа пробка. Водитель дергал, маневрировал. Убрал бумаги – бесполезно. Спина разболелась. В метро присел, передохнул.

В институте ходил по начальству с бумагами, переговорил с Новиковым по телефону – толково. Смотрел материалы Норвежского семинара, которые прислал Петер. К вечеру, кажется, выправил текст. Хорошо поработал.

Поехал домой с Курского вокзала на десятичасовой электричке. Вагон теплый, людей немного. Задремал в тепле. Пошел пешком от станции по дороге, чтобы встряхнуться. Темно. Машины слепят фарами. Пустой тротуар с остекленелыми черными лужами. Завтра можно отдать тезисы Свете, пусть правит и несет Игорю Николаевичу. «Феликс» опять придерется, но, наверное, даст еще поработать выходные. В понедельник лекция…

У фабрики на остановке нетрезвые, шумные ребята. Девчонки полуголые, одна уже кашляет, сопливая, с сигаретой. Неожиданно подошла маршрутка из Москвы. Вышли люди. Розанов забрался в салон, сел в удобное кресло и через десять минут был дома.

* * *

Утром мороз четырнадцать градусов! А днем в Москве будет пять-семь тепла. В лесу незнакомая женщина со сворой собак собирает бутылки, тащит за собой сумку-тележку. Деревья у речки замерли восторженные, вдохновенные, сосредоточенные. Слушают небо. Ждут весну.

В школе холодно, настоящий «дубак». Женщины сидят в куртках, в шубах. Класс полупустой. Александр Данилович нацепил очки на нос, начал перекличку.

– Алоева?

– Здесь, перед Вами.

– Артамонова?

– Здесь.

– Винникова? Винникова есть? Ставим пропуск.

– Горелова? Тоже нет?… Пропуск. Гуляйте-гуляйте. На экзамен никто допущен не будет.

– Гунн-берова?

– Гуимберова! Здесь.

– Извините.

Вошли две девчонки-подружки, в одинаковых черных куртках, джинсах, голопузые. Попытались потихоньку проскользнуть на свободные места. Преподаватель поднял глаза, спросил грубо – Вы куда идете?

Девчонки остановились.

– Маршрутка в пробке стояла, полчаса…

– В следующий раз выходите из дома на полчаса раньше, сегодня можете быть свободны.

– Мы же на семь минут опоздали, Александр Данилович, – воскликнула темная девушка.

– Не мешайте мне вести занятия, вы слышали, что я сказал? – рявкнул, вдруг, преподаватель.

– Нет, ну это беспредел! – Хрипло сказала маленькая светлая девчонка с накрашенным детским лицом. – Мы же не виноваты!

– Пишите жалобу, я вас на занятия не допускаю!

– Подумаешь! – Светлая девушка пошла из класса, в дверях внятно ругнулась.

– Александр Данилович, простите нас, пожалуйста, мы больше не будем. Это в последний раз.

Темная девушка махнула подруге.

Преподаватель повернул к ней пустое, измученное лицо.

– Почему вы идете без спроса? Все может случиться, но давайте уважать друг друга… Вы же не в баню идете! Садитесь. Кто это пришел?

– Струнникова и Шпет.

– Хорошо. Розанов?

– Здесь.

Александр Данилович закончил перекличку, поднялся из-за стола.

– Все убрали конспекты. Достали лист бумаги и карандаш. Пишем контрольную работу. От окна – первый вариант, – он взмахнул рукой; – второй. Здесь первый, второй.

Первый вариант, записываем вопросы. Классификация легковых автомобилей. Не шумите, я напишу на доске…

Коварный тип и мстительный. Впрочем, может плохо себя чувствует. Голова сегодня тяжелая. Розанов вытащил лист бумаги. Чего там во втором варианте? Система питания, основные виды топлива. Ничего не помню.

Александр Данилович записал на доске вопросы, еще раз грозно предупредил о суровой ответственности за списывание и торжественно вышел из класса.

Женщины встрепенулись, засуетились с тетрадками.

– Лера! Стань у двери… Смотри, где он там! Товарищи, у кого первый вариант записан, диктуйте!

Розанов засмеялся. Написал что-то сам своими словами. Отдал листок. Вышел на остановку, неожиданно позвонил Дима, предложил подвезти… Повезло!

* * *

Средневековье не было монолитным временем, Темными веками упадка после блестящей Античности – это поздние схемы Просветителей. Мы говорим об огромной, тысячелетней, очень разнообразной и богатой по содержанию эпохе, в течение которой сформировались основополагающие приоритеты европейского самосознания. Несомненно, есть радикальная новость – рецепция христианства, но весьма своеобразная. Для многих людей произошло не столько событие спасения, сколько открытие греха. Это истинная реальность. Грех существует, явлен и превышает все представления человека о бедствиях. Спасение также существует, несомненно, но в явном виде возможно лишь для избранных, для немногих – это трудная, далекая, и не всегда ясная перспектива. Настоящая же реальность – греховный и гибельный мир, наполненный ненавистью, дьявольскими силами, встречаемыми каждый Божий день. Человек в церкви имеет шанс на спасение, на выживание. Но не больше. Мировоззрение ранне-средневекового человека сформировано не только церковью, но и совершенно определенными историческими событиями – падением Римской империи, хаосом железных и варварских веков, медленным, чрезвычайно жестоким становлением новых государств под эгидой церкви. Будничными лишениями, трудом, бедствиями. Насилием.

Для Августина (V век) Рим был не просто страной, где он родился, вырос и получил образование, но целым миром, единственно-возможным культурным миром. Этот мир рухнул, потому что был безбожным. И, развалившись, похоронил античную культуру: и Платона, и искусство, и императоров. Главное произведение «О Граде Божием» описывает конец Рима как закономерность. Раннее средневековье жило под несомненным влиянием Августина. В «Исповеди» – очень характерно – человек талантливый, образованный, глубоко чувствующий умирает сам в себе от грехов. «Не может душа успокоиться, пока не успокоится в Тебе, Боже… Ибо Ты создал нас для Себя». Именно через этот образ воспринимали античное наследство новые народы – франки, германцы, скандинавы. Суд Божий – настоящая реальность, как война, голод, болезни. Человек, чтобы жить, должен верить. Покаяться и верить – это первое его дело в этой жизни, потому что земные ужасы – лишь прообразы вечных мучений. Человек сам по себе плох. Был хорош, да испортился. «Человек, если остается только человеком, уподобляется дьяволу». (О Граде Божием). Нет времени для раздумий. Нет нейтральной гуманистической позиции. Верить – совершенно необходимо. Покаяние – дело всей жизни. Формы покаяния различны для воина, крестьянина, монаха, но это лейтмотив всякой человеческой жизни. При этом сохраняется античная структура общества, но изменяются внутренние интенции. Главные теперь не философы, но «те, кто молятся» – духовенство, монахи. Дальше те, кто воюет, подымают меч ради Христа. Потом те, кто работают.