Евгений Катков - Повесть и два рассказа. Накануне кризиса

– Вот именно, плохо подумал. Смотри, мне сейчас надо отдать статью в сборник, прочитать лекции для аспирантов. Теперь еще, Норвегия. Калмыкия, кстати, от нас никуда не денется. Игорь Николаевич пообещал передать Семенову, он там посидит месяц-другой, а осенью отчитываться нам с тобой придется. Вот скажи, пожалуйста, когда мне учиться вождению? И потом вообще – эти пробки, аварии, поборы на дорогах… Почему ты решил, что мне это все нужно? Я понимаю, что у Марьи Александровны есть мечта, а ты, на правах друга семейства придумал сбагрить этот свой старый самовар, заработав пусть не деньги, но признательность значимых людей. Так, что ли, Дима?

– Нет, Василь Васильевич, не так… Мне, конечно, надо было сперва у Вас спросить… Я не подумал, извините, пожалуйста! Хотите, я сегодня скажу Марье Александровне, что передумал, или, что машина сломалась?.. Она, правда, все равно поймет… Зря, конечно, я с Вами сперва не посоветовался. Простите, Василь Васильевич!

– Ладно, смотри за дорогой… «сперва»!

Розанов расстегнул пуговицы, открыл кейс, достал бумаги, ручку, стал быстро править текст. Какое-то время ехали молча. У автовокзала еле ползли, потом обычная пробка на выезде у МКАДа.

– Встречались с норвежцем, Василь Васильевич? Как впечатления? – прервал молчание Дима.

– Да.

– Это тот самый Седестрем, секретарь этнографического общества?.. Я смотрел в Интернете – он, оказывается, потомственный ученый; его мать работала у Малиновского, а он сам несколько лет провел в Африке.

– Да, человек заслуженный, влиятельный и симпатичный. Наши академики поспешили познакомиться.

– Ну, Вы поедете?

– Поеду, если успею пройти курс вождения…

Дима улыбнулся.

– Ты куда?

– Попробую через колхоз. Здесь час простоим, наверное.

Дима решительно взял вправо, свернул на боковую дорогу. Машина облегченно покатилась под мост, затем бодро заревела мотором. Они миновали ИКЕЮ, по соседнему мосту переехали МКАД, быстро промчались вдоль многоэтажных домов. Выскочили на пустырь к каким-то заборам. Здесь дорога кончилась, впереди обнаружился хвост из автомобилей, которые, теснясь, прыгая, раскачиваясь на ухабах, медленно пробирались между деревенскими домами. Ну вот, и тут встали.

Слева на шоссе сплошная лента машин, все с зажженными фарами: междугородные автобусы, большегрузные фуры, рефрижераторы медленно, неслышно отсюда, плыли над разноцветными и разнокалиберными легковушками на фоне высотных домов, также горящих окнами, и далее – багровый, красный закат, размазанные тучки, столичный серый густой смог… Красиво!

В Балашиху приехали в темноте. Остановились у пятиэтажного дома.

– Василь Васильевич, хотите, я зайду. Переговорю с Марьей Александровной?

– Поздно уже. Ладно, Дим, думаю, деваться мне некуда, нужно отрабатывать эту образовавшуюся вдруг возможность. Надеюсь, ты поможешь мне, поставишь на дороге?

– Конечно, Василь Васильевич! – Дима обрадовался. – Вы только права получите, а там мы с Вами все отработаем! Сперва, конечно, трудновато, но потом войдет в привычку, будет Вам большая помощь, увидите!

– Увидим. – Розанов, закряхтел, выбираясь из машины.

В подъезде опять нет света. Поднялся в темноте на второй этаж, на ощупь открыл ключами дверь.

Маша, придерживая полы халата, стояла перед ним в узкой прихожей. Короткая темная стрижка, очки, худая, хрупкая, сутулящаяся фигурка. Чмокнул ее в поблеклые губы.

– Дима подвез?

– Ага.

– Устал?

– Да нет, ничего.

– Есть будешь?

– Я не голодный. Чаю попьем…

– Вась, там сырники, подогрей себе, со сметаной. Я лежу. Голова кружится целый день.

Он остановился, внимательно посмотрел на нее. Глаза черные, глубокие, с грустинкой.

– Давление?

– Сейчас нет, сбила. Слабость, подташнивает…

– Ложись. Я сейчас приду.

Он умылся, переоделся. Выпил чаю с удовольствием. Прослушал новости на «Эхе». Прошел в комнату.

Жена уютно лежала под пледом. Отложила книжку, с улыбкой посмотрела на него.

– Ну как ты?

– Ничего. – Он ладонью провел по ее волосам, щеке. – Полечу в Норвегию, наверное, в конце июня, начале июля… Завтра, утром подойду в автошколу. Могу походить апрель-май утром. Но буду пропускать. Не знаю, что получится; можем деньги потерять…

– Вася давай попробуем. – Она взяла его руку. – Ты не напрягайся; как получится – так получится. Когда еще у тебя будет время и силы? Будешь меня возить… Видишь, какая я стала…

* * *

Дорога в автошколу, пока что, главный плюс в этой истории. Полчаса ходу по весеннему лесу, дыша морозным воздушком – просто отлично! Он быстро прошел дворами пятиэтажек, от угла заводского забора нырнул в лес. В придорожном ельнике темно, стыло, грязно. Мерзлый снег сплошь засыпан мелким древесным мусором. Тропки заледенели, часто помечены цветными собачьими, а то и человечьими испражнениями. У скамеек смятые жестяные банки, бутылки, пакеты; разорванный воздушный шарик болтается в ветвях. Сами деревья поникшие, истерзанные, умученные… Розанов прошел вглубь леса, стал подниматься на холм. Здесь посветлее. Старые березы чередовались с огромными, мохнатыми елками. Сосны решительно выпрямились в небо. Он остановился, поднял лицо – верхушки деревьев уже озарены ярким солнышком. «Синяя синь и тонкий безлиственный штрих». Он улыбнулся, стал спускаться, хватаясь за ветки, зеленые лапы, поневоле притоптывая, сбегая на прямых ногах, – с размаху обнял сосну… «Скользко, елы-палы!»

Внизу через речку перекинут железный гремучий мосток, но пока можно по тропке, по льду, мимо рыбаков в тулупах и валенках, сосредоточенных, огромных, монументально восседающих на своих коробах.

Снова подъем в горку между самопальных участков и хижин, огороженных «чем зря», выходим прямо к станции, с небольшой отдышкой. На дороге грохот, вонь, плотный поток машин. Снега нет, только сбоку кромка черного, заляпанного грязью льда. Налево, две остановки, и школа.

Здание строили в 70-х, серая двухэтажная бетонная коробка. Раньше здесь был ДОСААФ, теперь другая вывеска, но суть та же. Внутри холл, большая застекленная подсвеченная доска, увешанная грамотами, вымпелами, лентами. Медали на бархатных подушках, кубки, флаги. Поневоле разыскиваешь бюст вождя и не находишь, и от этого разочарование и некоторая тревога… На стенах художественные портреты советских и царских военачальников, включая Суворова и даже Дмитрия Донского в шлеме и при мече. Коллаж эпохи перемен. Все аккуратно, чисто. Автоматы с водой и ароматным кофе. В открытом туалете восточная женщина в фартуке и перчатках трет кафельную плитку тряпкой.

Розанов отыскал свою группу, вошел в просторную классную комнату. Повесил пальто на вешалку, сел на свободное место рядом с интеллигентной бабушкой в очках. Огляделся. Два молодых парня, остальные женщины. Однако!