Марк Файнберштейн - Записки сумасшедшего велосипедиста

Мне бы как-то хоть выжить. Работу долго не люблю искать, поэтому почти на первой попавшей тружусь.

А так день, как день. Захожу в офис, весь в мыле, с пакетами из ресторана, это уже не просто адвокатская контора, а целый завод, фабрика в несколько этажей. Деловые люди с чуть грустными сосредоточенными лицами мерно бредут в разные стороны. Они учтивы, где-то обходительны, открывают двери, показывают дорогу. Они не умеют по-другому, но если присмотреться повнимательней, то вон тот высокий с красноватым лицом, если будет защищать интересы какой-нибудь телефонной кампании, то обглодает тебя с ног до головы, даже если у тебя нечего будет есть. Сделает такое каменное лицо и отведёт глаза. Вообще, у меня не хватает воображения представить, как работает вся эта офисно-человеческая машина, как методично и уверенно перерабатывает дела, переваривает судебные тяжбы, жарит, печёт тушит и подогревает дела, солит, перчит, развеивает специи над томами имущественно-уголовных историй. А после работы они идут играть в гольф. Вон у того типа в кабинете сколько клюшек. Здание это, как и много других ему подобных, находится возле Центрального Суда Тель Авива. Сколько же людей и контор кормятся возле него, подумать страшно! По прилегающим улицам шествуют деловые женщины, катят за собой чемоданы с кипами дел, мужчины в мантиях, как у Мефистофеля, останавливаются рядом с такими же и что-то весело обсуждают. А в этой конторе есть даже специальная стойка для еды. Чтобы не травмировать секретарш пакетами на деловых бумагах. Чинно ставлю какую-то некошерную дрянь на полочку и удаляюсь. На меня мельком смотрят какие-то люди, я даже стыжусь себя немного и с нетерпением жду лифта.

Но после работы мне даже домой вдруг неохота возвращаться. Очень скучно. Ничего не происходит. Вот пишу эти заметки перед сном, так всё гладенько, будто какой-то умиротворённый человек пишет. А внутри-то буря. Но как её описать?

– 5. Аквариум

–

Город часто меняет своё лицо. Всё зависит, конечно, от моего восприятия, но картинки такие разные, с ума сойти. Когда я устаю, тело мчится на велосипеде по дорогам и тротуарам, а сознание фиксирует только совсем смешные картинки. Или просто нелепые. Фон – колючая проволока министерства обороны на бульваре Царя Шауля. Зажмуриваюсь от обилия голых ног. Эфиопский дворник с огромным хреном отливает возле дерева у стены министерства. От неожиданности чуть не сбиваю малюсенькую солдатку. Рюкзак больше ней в два раза. Смеюсь, она удивлённо смотрит на меня, но скоро дойдёт до дворника и всё поймёт. Я вспомнил A. J., приятеля из Нью-Йорка, с которым вместе служили. Высокий, великолепно физически развитый, он поражал меня какой-то своей человечностью. Говорил совершенно свободно на идиш и любил бегать, даже получил разрешение выбегать за пределы базы. Спокойно делал кроссы до Бейт Шемеша и обратно. Иногда впадал в непостижимую мне меланхолию и подолгу сидел на своей койке в глубокой задумчивости. Я спрашивал его: о чём ты там замечтался? А он в тоске отвечал на своём ломаном иврите: «Вот если бы только… если бы у меня был чуть побольше! Ну два сантиметра ещё…». То есть, парень был способен сидеть вот так и думать об этом. Мы падали от смеха, но он даже не улыбался. Вот этот эфиоп ни о чём таком не думает. Таких проблем у него нет. Но ведь, наверняка, есть другие. Если бы я рассказал об этом A.J., он бы опять задумался. Но меня занесло. Вот так едешь-едешь, а вся жизнь перед глазами. Ерундовый, вроде, образ, но очень уж насыщенный. Кого только не встретишь на улицах. А в зданиях всё чинно, интеллигентно. Лица секретарш сливаются в один серьёзно-деловито-симпатичный кадр. Мне нравится одна. Я начинаю свой рабочий день с её завтрака на 22 этаже. Она так мило радуется своему салату, так искренне благодарит меня, что я даже не злюсь на неё, что не даёт чаевые. Встаёт с улыбкой со стула и протягивает руки ладошками кверху, чтобы принять у меня свою порцию из «Оле Бейби». День неплохо начинается. Если видишься с такой минутку в офисе. А если она у тебя дома, может, всё гораздо сложней? Ну не знаю. В наушниках играет Шнуров: «А ты распустишь косы и любовь по венам…»

Это просто жизнь. Философия, конечно, но куда от неё денешься. Город Тель Авив, В тени 28 градусов. Влажность чуть меньше, чем в аквариуме. На мне мокрое всё – от футболки до штанов. Чтобы чувствовать себя нормально, представляю себя рыбой. Такая огромная рыба гоняет на велосипеде и развозит еду. А кажется, что вокруг все сухие. Едешь с ними в лифте, стыдно, что ты – рыба, а они сухие. Возвращаюсь домой. Кондиционер, фейсбук, душ, кофе с сигаретой. Да, кстати, признаюсь себе, что вся эта писанина очень помогает мне. Даже не представляешь, приятель, как важно мне выплёскивать всё это на бумагу, говорю я себе. Ну, если кто будет читать, пусть не обижается, что, мол, я вот это просто сливаю. Моя психотерапевт знает цену таким вещам. Говорит, что ничего не пропадает втуне и тому подобное. Ну что же, посмотрим…

– 6. Призрак Сталина

–

Утром, когда тело уже несётся на велосипеде с горки в сторону Биржи, а дух ещё не проснулся, я почему-то опять обращаю внимание на всякую ерунду. Вот угол Хашмонаим и Арлозоров. Русский парень прощается с девушкой, она уже отбегает в сторону остановки, но вдруг оборачивается, бежит назад, обнимает и целует его. И всё это кажется мне таким милым в утреннем мареве… Он деланно-сердито говорит ей: «давай, давай уже, вон автобус», и она снова бежит через дорогу. Ну он и скотина. Отличная девчонка, высокая, чуть ярко накрашенная, со светлыми волосами, в длиннющей юбке. Лицо весёлое такое, задорное. Я пролетаю мимо них, но переживаю все возможные чувства. Мог бы и поласковей с такой девочкой-то. В голове у меня всплывает сцена из фильма «Свой среди чужих. Чужой среди своих». Там, где в конце Шилов тащит на себе раненого ротмистра с чемоданом золота. Белогвардеец просит хоть одним глазком увидеть содержимое, золото сносит ему крышу, и он давай уговаривать этого чекиста, что, мол, вон граница, что это – одному, но Шилов непреклонен. Тогда этот Кайдановский весь в крови, с растрёпанной головой, трясётся бедолага и шепчет: «Г-споди…». Честно так шепчет, настоящая молитва у него выходит, а потом уже срывается и орёт:

– Г-споди! Почему ты помогаешь этому… кретину, а не мне?!

Закрывает лицо руками и плачет. Мне тоже хочется так сделать, но я вдруг вспоминаю, что лечу на бешеной скорости по трассе сквозь пробки, чуть не задевая рулём зеркала застрявших машин, вниз, под откос, к самой Бирже. Страшно становится до чёртиков. Всё-таки тело умнее души. Я витаю в своих мирах, а оно делает своё дело. Один раз я нёсся также, совсем как псих по каким-то трущобам, и вдруг на пути железная труба прямо на уровне шеи. Я думал обо всём на свете, только не о дороге, заметил её в последний момент, тело само среагировало, пригнулось, и я вихрем прямо под той трубой пролетел. Как в мультиках. Только через несколько секунд понял, что произошло. И сейчас вот похожее. Вообще, я лётчиком родился, только крылья оборвали.