Людмила Романова - Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– Талант! Надя, доставай из сумки колбаску, сыр, пирожки, я в Уржуме купил. Попробуйте уржумскую колбасу.

– Петечка, объедение! – понюхала тетя Вера коляску связанную веревочкой.

– А где Павел, где племянник?

А, Пашка в сарае, мастерит диван, а Виталек в санатории. Уже большой, я тебе потом фотографию покажу. Сейчас мы Павлика позовем, а вы, хотите, прогуляйтесь, пока мы на стол накроем. Через двадцать минут будет все готово! Тетя Вера весело, достала скатерть, и постелила ее на стол. Петечка, правда, красиво!

– Да! – сделал одобрительное лицо папа.

На скатерти были вышиты красные маки с зелеными листьями и черной серединкой и васильки. Ниточки блестели на накрахмаленном белоснежном поле, а край скатерти был сделан в стиле ришелье.

– Я вам тоже подарю скатерть, у меня их несколько готово. Выберете себе потом.

– Ну что, Петух! Пойдем, прогуляемся по Ильинке? – предложила мама. Ей хотелось, чтобы ее увидели с мужем. – Мать! Мы Люсеньку оставим с тобой?

– Идите, идите! – махнула рукой бабушка. – А мы на вас в окошко посмотрим, да коза!?

Коза, как и кошка, была я.

***

– Ничего, на первое время поживем там, а в ВТО мне обещали подыскать что-то поинтереснее. Зарплата приличная, концерты будем делать, проживем, тебе еще там понравится, – сказал Папа. Подъемные, квартиру оплачивать будут, что тебе? А потом все наладится.

Так началась наша совсем другая жизнь, с переездами, с новыми знакомыми и съемными квартирами. Для меня это было большое приключение, и мне это очень нравилось.

Нравилось как мама перед поездкой стирает белье, как мы запаковываем часть вещей в посылки, которые мама обшивает белой тканью и потом помочив химический карандаш пишет на ней адрес назначения, а потом мы тащим ее на почту и там тетя взвесив наш тюк ставит на нем шоколадный штемпель.

Нравилось, сидеть в поезде и смотреть на пробегающие картины, нравилось смотреть как тетя на соседней полке ест жареную курочку, с золотистой шкуркой, нравилось выходить на длинных остановках и покупать с папой в киоске колбаску, газировку и печеньице, нравилось познавать все новое, которого в самом начале моей жизни было очень-очень много! Почти все!

Это было здорово. Поезда, вокзалы, города. Все это было частью моего детства. И я любила дорогу. В окошке проплывали разные виды. И было интересно все, даже здания складов, цистерны, грузовые вагоны. А какие красивые луга с цветами, речки и леса пробегали за окошком!

Часто поезда были ночные, но я быстро просыпалась и спокойно чувствовала себя в этих ночных переходах. Конечно, все трудное доставалось маме, а мне романтика поездов и городов.

Все места, где мы были или жили, я сравнивала с Ильинкой, и она была лучше всех этих городов. Нигде не было таких чудесных улиц-просек, нигде не было столько сосен на участках, и нигде не было, свойственного Ильинке запаха, который был запахом сосен, невидимым запахом бузины и георгинов и ароматом флоксов. Ильинка была особенным местом. И она мне снилась часто.

***

С папой, который был доверчив, и не дальновиден у нас случались и приключения. Нравоучений он не терпел. И выводов из жизни не делал. Он все равно всем доверял. Ведь в детстве он был детдомовцем. Где другом считался любой, кто отломил тебе от своего куска. Он судил по себе. Отец хоть был и вспыльчив, и груб иногда, но не был намеренно злым и не умел обманывать. Как бы сказали в театре – это была роль простака. В жизни.

– Какой ужас, – думала мама. – С ним можно так влететь! С его доверчивостью и безответственностью. И сказать ничего нельзя. Ничего слушать не хочет!

***

Однажды, отец вез нас в Уржум. Это была пробная поездка. Отцу хотелось жить вместе с нами, и он вез нас показать, как он устроился, и может маме понравится там пожить. В поезде отец разговаривал с каким-то мужчиной средних лет в соседнем отсеке. А мы с мамой сидели на деревянном сидении с чемоданами и ждали высадки.

Мама уже внутренне переживала, потому что, нам предстояла ночь на вокзале с вещами и ребенком. Нам нужно было делать пересадку на следующее утро.

– Знала бы, нипочем бы не поехала! Тащить меня с ребенком, в такую глушь! А не поедешь, скандал! Ну ладно. Ночь как-нибудь, пересидим. А, вдруг и мест то на лавочке не будет!

Мама переживала. – Одной бы ладно. Но, Люсенька? Маленькая. На руках замучаешься держать. Хорошо бы вещи в камеру хранения сдать.

Поезд подошел к платформе, и мама позвала папу.

– Петь, бери чемоданы, а я Люську. Пойдем, скорее место займем на вокзале. И билеты посмотрим. Может еще какой-нибудь поезд есть, чтобы не ночевать тут.

Но, отец, схватив чемоданы, и двигаясь к выходу, оптимистично сказал,

– Мы сейчас пойдем к моему дружку. Он нас приглашает, там и переночуем.

– Да ты что, Петька! Ты же его не знаешь совсем. Может быть, уголовник какой-нибудь. Потом оттуда не выберешься. И обворуют, и по башке стукнут!

– Ну да! – беспечно сказал папа. – Мы с ним в поезде разговориись. Хороший человек. Фронтовик! Отец тащил чемоданы вслед за приятелем.

– Нет, Петь, ты как хочешь, а я туда не пойду. Мы с Люсенькой здесь посидим. Здесь народу много, не страшно.

– Ну что ты! – разозлился отец.

Он раздосадовано опустил чемоданы. Ему очень хотелось в дом к приятелю.

– Ну ладно, я сейчас к нему схожу, Посмотрю, как он живет, а то обидится. Здесь полчаса.

– Ладно. Ты нас посади и можешь идти куда хочешь. Смотри, осторожнее, башку сломят!

– Да брось ты! Валер, ты подожди, я сейчас жену устрою.

Приятель стоял и искоса наблюдал за сценой. Взгляд был цепкий. Хамоватый. И кепка, и какая—то, настороженная постановка тела, придавали ему вид уголовника, каких было немало в то время.

Оставь деньги, – шепотом сказала мама, – пока он отвернулся. Отец вытащил из внутреннего кармана портмоне и положил его маме в сумочку.

Проехав, минут десять на автобусе, приятель потащил отца по каким-то узким улочкам и в результате ввел его в обшарпанный, дощатый серый дом. Отец вошел в комнату снял шляпу и кашне.

Грязь, не мытые стаканы. Не убранный стол.

– Чего ты со своей черемонишься?! Дал бы ей по морде! Еще баб слушать!

– Ну да! Ты меня еще будешь учить! – взъерошился отец.

Ему было неприятно. Что этот новый приятель так выражается о его жене. В поезде, разговор шел на посторонние темы, и парень ему понравился.

– Ну, грубоват немного, но, что с него взять работяга! И фронтовик. Воевал! – думал он.

А такого беспардонного отношения, он не любил.

– Ладно, ладно, разливай, – немного спокойнее сказал Валера. – А я сейчас за огурцами схожу, – толкнул он отца по плечу.

Отец остался один в комнате, и ему стало не по себе. И весь этот нищенский вид, и вдруг, такое грубое отношение, и эти высказывания…