Евгения Микулина - Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия

Я закрываю файл, не читая. Какой смысл?

На душе у меня тяжело. И я не очень знаю, что с этим делать.

Теперь, просто сидя перед компьютером и глядя в пустой монитор, я выгляжу уже и совсем глупо. На глаза у меня наворачиваются слезы. Я не знала когда-то, что вампиры могут плакать, – научилась этому только благодаря Владу, из-за своей любви к нему и страха его потерять.

Неужели все в нашей истории было зря? Неужели я была права, думая, что его не может вечно привлекать смерть, – что рано или поздно он увлечется жизнью? Какая ирония… Я так надеялась, что он разлюбит меня, еще будучи жив, – что, даже если мы расстанемся, у него еще будет надежда и будущее. Но нет же – это случилось теперь, когда все стало бессмысленно, и он ничего не может дать этой веселой смертной. Как я ничего не могла, и не могу, дать ему.

Плакать, сидя в рабочем кабинете, как-то нелепо. Я смахиваю набежавшие слезы. Наверное, я должна бороться за него. Только я понятия не имею, как.

За окнами офиса синяя тьма зимнего вечера. И я совершенно не знаю, что с ним делать. Вечер не обещает мне ничего, чем имело бы смысл заняться.

Интересно, сильно я отличаюсь сейчас от смертных женщин, которые переживают разлад в отношениях? Что-то мне подсказывает, что не сильно. Вообще ничем.

Дверь кабинета приоткрывается, и из-за нее выглядывает Влад. На лице у него неожиданное для меня веселое и какое-то заговорщическое выражение.

– Марина? Ты занята?..

Я шмыгаю носом, безуспешно стараясь скрыть тот факт, что опять плакала. Истеричка.

– Нет, не особенно. Я только что решила не печатать эссе Еремеева о верности. Звучит неубедительно, с этими его вечными женитьбами.

– Ну и правильно. Без его неприятного лица наш журнал станет только краше. Слушай, если ты освободилась, то у меня возникла одна идея… – Влад останавливается, потому что замечает наконец в полумраке комнаты мое расстроенное лицо. – Ты плачешь, что ли? Что случилось?

У него сразу становится такой встревоженный, такой искренне огорченный за мои неведомые ему печали вид. Ну как я могу сказать ему правду – сказать, что смертельно боюсь потерять его, и не знаю, как удержать? Я покажусь ему невротичкой. И дурой.

Мне остается просто помотать головой:

– Нет, ничего, ерунда.

– Точно? – Его брови сходятся к переносице. Он не любит, когда я расстроена. Переживает за меня.

Он такой красивый. Я так его люблю…

– Точно. Просто женские штучки.

Влад улыбается:

– Я думал, у вампиров не бывает женских штучек.

– Некоторые вещи не меняет даже смерть. – Я стараюсь шутить, но голос звучит как-то неубедительно, даже для моих ушей.

Он подходит к моему столу, садится на край и ласково проводит рукой по моей все еще влажной от слез щеке. В его глазах – глубокая нежность, к которой я так привыкла, что мне кажется немыслимым ее потерять. Удивительно: даже теперь, став холодным, как я, он умудряется изливать на меня тепло, как всегда делал, будучи человеком.

Его пальцы находят прядку моих волос, и он привычным, уютным жестом заправляет ее мне за ухо:

– Сколько раз я тебе говорил, что ты ЖИВАЯ? Биение сердца – это еще не все.

Я поднимаю на его глаза:

– Когда я с тобой, то верю в это. И правда чувствую себя живой.

– Значит, ты будешь жить вечно. Потому что я всегда буду с тобой. – Он очень серьезен, и мне так хочется верить, что он прав. Что знает себя достаточно, и уверен в себе достаточно, чтобы обещать мне вечность.

Наверное, верить ему – верить в него – единственный способ его удержать. Другого я не знаю.

Я стараюсь придать лицу веселое выражение:

– А что за идея у тебя была, когда ты вошел, а я тебя отвлекла своими нюнями?

Он широко ухмыляется, и в его голосе звенит мальчишеский задор:

– Отличная! И она все еще актуальна. Пойдем на каток – они наконец открылись.

Все-таки он у меня – чистое золото.

Через час мы уже в Парке культуры. Вечер буднего дня, народу не много, и мы свободно скользим по залитым льдом аллеям, углубляясь все дальше в сумрак уединенной части парка. Черные ветки расчерчивают синее небо над нами, в гладкой поверхности чистого льда мутно отражаются фонари. Влад оборачивается ко мне – в темноте его бледная кожа словно бы слегка светится, дикарские глаза блестят под черными, вразлет, бровями. Он хитро улыбается:

– Впереди никого нет. Айда на полной скорости?

Я киваю, и мы устремляемся вперед, не сдерживаясь, – со скоростью, доступной только нам, сверхъестественным, проклятым природой хищникам.

Мы бежим так быстро, что деревья по сторонам аллеи сливаются в одну неразличимую массу, и снежинки ударяют по холодной коже так резко, что даже мы чувствуем их морозные уколы.

Я много о чем жалею, многое хотела бы изменить – я никогда не желала Владу своей судьбы. Но есть моменты – вот как сейчас, – когда я счастлива, что мы во всем подобны друг другу. Есть особое наслаждение в знании: он испытывает сейчас ровно то же самое, что и я. Чувствует все совершенно так же.

Мы бежим так быстро, что даже вампирская реакция не помогает нам, когда на пути встречается особенно резкий поворот. Не рассчитав сил, по инерции мы вылетаем за пределы дорожки и падаем в сугроб, хохоча, как дети.

Мы лежим на спинах, взявшись за руки и глядя в широкое, бездонное небо. В эту секунду я не различаю ни жизни, ни смерти. Я ощущаю только безмерное, ничем не омраченное счастье – ощущаю его физически, в каждой клеточке своего тела.

Чуть повернув голову, я смотрю на Влада. Его глаза прикрыты, а в уголках губ прячется улыбка.

Не открывая век, он чуть крепче сжимает мою руку и говорит:

– Я люблю тебя.

И я знаю: это правда.

GreatLove2011 написал (а):

«Перед тем как сесть писать этот пост, я долго собиралась с мыслями. Прежде всего, думала – писать ли вообще. Есть такие вещи, о которых вроде просто так болтать не будешь. Но потом поняла: если не напишу, каша в голове как была, так и останется. А я занятая женщина, мне нельзя жить с кашей вместо мозга.)) Так что напишу. Только вот, может статься, закрою пост. Сейчас напишу – и подумаю еще. Вот в процессе письма и подумаю. Полезное занятие, писать. И думать.

Предмет моих размышлений – съемка, которая была у меня три дня назад. Там все было непросто: много человек снимали, на выезде, сложная работа, особенно среди зимы. Там должны были быть музыканты (модели наши), визажистка, отряд с костюмами, фотограф с ассистентом… Ну все как обычно. Но кроме того, там должен еще был быть журналист, готовящий статью, для которой мы снимаем. И он же одновременно один из продюсеров какого-то там музыкального фестиваля, ИЗ-ЗА которого мы снимаем. Не важно. Вернее, важно, но не очень. Короче, должен был быть значительный дядька, которого я ни разу в жизни не видела, только по телефону разговаривала. В неприятных обстоятельствах, когда объясняла ему, что съемка переносится (она срывалась уже один раз, так что состояние было особенно нервное).