Виктор Жирнов - Лучший тренер Европы

Павлюков вежливо и растерянно скривил губы в подобие улыбки, он не узнавал дамы.

– Да, я летел к тебе на крыльях любви, а потом свалился на асфальт возле Московского вокзала, после чего пришлось бежать по тротуарам от патруля, который хотел лишить меня свидания с тобой, милая, и вспотел!

При этом он с опаской думал, не сумасшедшая ли перед ним. Ее серые глаза теперь смотрели недоверчиво и строго.

– Иди, прими душ, повесь форму на вешалку и заходи в комнату. Плавки разрешаю надеть, я знаю, что ты не любишь красоваться перед чужими людьми без плавок! Я ведь чужая тебе?

Ошарашенный загадочным поведением хозяйки квартиры он уже не сомневался, что она сумасшедшая.

– Откуда ты знаешь, что я не люблю без плавок? И вообще, откуда меня знаешь?

Он смущенный, пытался понять, куда она клонит. А она вдруг рассмеялась, небольшая щербинка и гордо вскинутый подбородок показались ему очень знакомыми.

Ты же знаменитость, чемпион Ленинграда по тяжелой атлетике в среднем весе Степан Павлюков. Я была на соревнованиях и громче всех орала «вставай», когда ты подымался из низкого седа с весом сто семьдесят килограммов, и прыгала от радости, когда ты все-таки встал и поднял штангу над головой. И ты мне послал, потом воздушный поцелуй!

– Поцелуй? Я теперь должен жениться на тебе?!

Ситуация ему казалась все более странной. Она поняла, что заигралась и решила ему помочь.

– Ты меня не узнал? Меня зовут Ольга, я скульптор… Вспоминаешь?!

Павлюков лихорадочно листал ленту памяти: «Ольга, скульптор, плавки…» И внезапно расхохотался.

– Ольга! Разве можно так пугать, уже испуганного патрулем курсанта. Я подумал ты сумасшедшая!

– А ты, по-прежнему, говорят, позируешь в академии в плавках?

– Ты оказалась плохой провидицей, плавки я не снимаю!

Два года назад, когда Ольга была еще студенткой художественной академии, плавки натурщика Павлюкова мешали ей увидеть в нем античного героя, как требовал от нее профессор. Тот самый, что говорил, что если бы у него была такая внешность как у Павлюкова, то он бы не стал профессором. Женщины-натурщицы обычно работали полностью обнаженными, а мужчинам одевали на члены что-то вроде фигового листка похожего на увеличенный презерватив, который воспринимался Степаном как вершина непристойности. А Ольга постоянно просила его не упрямиться. А в ответ на его возмущение говорила: «Ничего через полгода привыкнешь, и будешь позировать как все!»

– Зачем ты ходила на соревнования? Влюбилась в меня?

– Еще не знаю, но ты очень много значишь. Ты для меня… Иди мойся, сейчас поймешь, что ты для меня!

Опять интрига, опять что-то двусмысленное в ее словах и взоре. Он решил подчиниться и пошел в душ.

Комната, в которую он потом вошел, оказалась мастерской скульптора. Ольга стояла возле статуи могучего сурового атлета неопределенного возраста, с глубоко посаженными огромными глазами, бросающего копье. Рядом стояла копия Поликлетовского Дорифора, а на стене за спиной атлетов висел огромный рисунок карандашом, на котором в полный рост был изображен третий атлет, полностью обнаженный, как две капли воды похожий на Степана Павлюкова.

– А это кто стоит рядом с тобой?

– Ты!!!Ты через пятьдесят лет!

– Через пятьдесят лет я буду дряхлым стариком, а этому мощному копьеметателю никто столько не даст!

– Ну да! Еще спроси как Бендер: « Кто это мощный старик?!“ А я отвечу: „Это древнегреческий Дорифор, который попал в страну строителей коммунизма и всерьез поверил в миф о новом человеке, воплощающем в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство. Разве может такой человек стать дряхлым и поглупевшим стариком, за какие-то полвека?

– А я тут причем?

– Так от тебя зависит, будешь ли именно ты, этим Дорифором 21века! Я верю, что будешь! Когда ты ушел в армию, профессор Петров принес нам вековой давности фотографии натурщиков. В то время академия отбирала хорошо сложенных крепостных мальчиков, выкупала их и растила. Они бегали, прыгали, кидали камни, занимались гимнастикой, боролись и вырастали античными атлетами с прекрасными телами. Как натурщикам им платили приличные деньги, и они со временем становились богатыми и выкупали свои семьи. Андрей… Ты помнишь коренастого бородатого скульптора, который больше всех тобой восхищался? Он был моим мужем в то время. Так вот Андрей сказал: «А ведь Степан был даже лучше, чем эти ребята. А как мы его уродовали своими рисунками и скульптурами!» Меня это задело, что-то щелкнуло в голове, и я задумала бросить вызов Поликлету, сделать Дорифора 21века, но не юношу двадцатилетнего, а не- сгибаемого семидесятилетнего бунтаря-атлета и мыслителя, не умеющего безропотно подчиняться времени.

– В кого кидает копье твой гладиатор?

Ему хотелось перевести все на шутку, потому что о старости, а ему казалось, что она наступает уже где-то после сорока лет, думать нелепо: она так далеко, что ее вроде как бы и не будет совсем.

– -Не в кого, а во что! Во все, что мешает религии, что создает проблемы для общения с Богом: пьянство, чревоугодие, трупоедение, богоборчество, сребролюбие, эгоцентризм и все виды идолопоклонства!

Павлюков нахмурился, разговор принимал неожиданный оборот.

– Ты вегетарианка и веришь в бога? Но его же нет!

– Почему ты так решил, что нет? Зачем есть трупы животных?

– Все знают, что бога нет! Все едят мясо. Без него я бы не стал атлетом!

Она засмеялась.

– -Какой ты еще маленький и не самостоятельный, с кашей в голове. А похож на мыслителя и взрослого настоящего мужчину! Не созрел еще, не стал мужчиной?!

Она посмотрела на него с вызовом и скинула себя халат. Павлюков хотел обидеться, хотел спорить, но не успел! Перед ним стояла голая женщина, живое воплощение вечного зова Эроса.

Голая!! Не обнаженная как следовало бы сказать в мастерской художницы, а самая, что ни на есть голая. Такая голая, что… Дух захватило, и он остолбенел. На обнаженную женщину можно смотреть, можно даже ее хотеть, постепенно распаляясь страстью, а такое бесстыдное голое женское естество погружало в море страсти сразу, рождало такое вожделение, что кажется, что сильнее блаженства на свете нет, как только смотреть, а если подойти, обнять, погладить круглые волнующие, зовущие руки ягодицы, прижаться возбужденной упругой плотью к жаркому покрытому черным мыском волос лобку, поцеловать мягкие влажные губы, соприкасаясь языками, то умрешь от счастья и наслаждения.

– Ты снимешь эти дурацкие плавки и подойдешь ко мне?!

Он покорно и поспешно освободился от лишнего в этот момент куска материи на бедрах. Подошел к Ольге и стал умирать от блаженства, совершая именно то, что секунду назад казалось вершиной дерзости. На время он даже забыл и думать, что бывает продолжение, что есть еще другие совсем уже интимные и безумные ласки. Они целовали, целовали и гладили друг друга стоя, потом он отнес ее на диван, но они не ложились, а долго целовались сидя. Роден изваял таких тонущих друг в друге любовников в своей композиции «Поцелуй». Потом они томились лежа, пораженные силою ощущений, добытых только нежными ласками, без лихорадочных содроганий соития.